Веллер Михаил - Узкоколейка
Михаил Веллер
УЗКОКОЛЕЙКА
Литвиненко раньше был начальником колонии. Леспромхозом же
директорствовал Иван Иванович Шталь. Он не всегда был Иван
Ивановичем. Он до сорок первого года именовался Иоганном
Иоганновичем и был председателем колхоза в Республике немцев
Поволжья. А потом всем, так сказать, колхозом очутились в Коми.
Валили лес для государства и растили картошку для себя, -
ничего, жили.
В пятьдесят шестом году сняли колючую проволоку вокруг бараков,
увезли на самолетах охрану, и леспромхоз полностью перешел на
свободную рабсилу. Многие, надо сказать, так на месте и
остались: ехать некуда. Обзавелись семьями, получили зарплату,
хозяйство развели, - опять же ничего, жили.
Но, естественно, производительность труда несколько упала, а
себестоимость леса несколько выросла. И организация ухудшилась,
поскольку руководить людьми стало не в пример труднее: как
средства наказания, так и возможности поощрения свелись к
минимуму. Что называется, дальше фронта не пошлют, меньше взвода
не дадут. Чем ты можешь напугать человека, который и так валит
лес в приполярной тайге?..
Областное начальство получило втык из Москвы, устроило разнос
районному, местная власть прибыла на Ли-2 в леспромхоз и, оценив
на месте обстановку, приняла простое и мудрое решение: Иоганна
Иоганновича восстановили в партии и дали задание: вывести
леспромхоз из прорыва.
И Иоганн Иоганнович с немецкой деловитостью навел порядок. Он
отправил толкача в Мурманск - проталкивать продовольствие
Севморпутем, ибо завозили все в короткую северную навигацию, а
также в Сыктывкар - вышибать из местных Минфина и Минлеспрома
максимум денег в заработный фонд, ну и перехватывать вовремя
технику и ГСМ. И дело понемному пошло.
Но затем в шестидесятые годы заработки стали урезать. Если
раньше за каждый заработанный сверх наряд-задания рубль платили
еще рубль премии, то теперь - шиш. План рос из года в год, чего
нельзя было сказать о доходах.
В результате выработка стала уменьшаться обратнопропорционально
росту плана. А Иван Иванович начал с криками просыпаться по
ночам, мучимый кошмарами о ревизиях, вскрывающих приписки.
Через десять лет такой жизни Иван Иванович, награжденный к тому
времени орденом Дружбы народов, отчаявшись уволиться добром,
полетел в Сыктывкар и лег на обследование. Мужик он был
жилистый, выносливый, водкой не злоупотреблял, но подобная
биография редко способствует укреплению природного здоровья:
Иван Иванович получил неопровержимую справку, которая гласила о
противопоказанности его изношенному организму местного
неласкового климата, и отбыл на материк, на Запад, в Эстонию.
- Куплю хутор, заведу корову, - мечтательно сказал он. - Сил
моих больше нет. Посадят. А за что? С меня хватит.
Надо сказать, что уговаривали Ивана Ивановича остаться не только
начальство, но и работяги. Народ имел некоторое представление о
том, что делается в соседних леспромхозах, и Ивана Ивановича
любил. Знали, что справедлив, за грех не спустит, но заработать
всегда даст и лишнего не потребует. Так что на проводах речи
произносились вполне искренние, и даже лились слезы, - правда, и
выпито было соответствующе.
Несколько месяцев все шло вкривь и вкось под управлением
бесхарактерного главного инженера, а потом прислали им
Литвиненко.
Литвиненко прилетел со всем семейством, одетый, разумеется, в
гражданское. В этих краях его прошлая карьера популярности не
способствовала. Разумеется, и так все вскоре оказалось известно.
Но это ничего, это быв
