Вересаев В - Художник Жизни (О Льве Толстом)
В.Вересаев
ХУДОЖНИК ЖИЗНИ
(О Льве Толстом)
I.
В письме к одной своей приятельнице Гюстав Флобер пишет: "Я опять
возвращаюсь в мою бедную жизнь, такую плоскую и спокойную, в которой фразы
являются приключениями, в которой я не рву других цветов, кроме метафор".
Эрнест Фейдо передал Флоберу просьбу одного своего знакомого писателя
прислать ему автобиографию Флобера. Флобер отвечает: "Что мне прислать
тебе, чтоб доставить удовольствие моему анонимному биографу? У меня нет
никакой биографии".
Так, в общем, мог бы ответить любой из писателей, особенно из писателей
нашего времени, когда писательство стало специальностью. В большинстве
случаев жизнь писателей сама по себе удивительно неинтересна. Обидно
неинтересна. И они совершенно не заслуживают биографии. Все интересное, все
глубокое и прекрасное, все живое, что в них есть они вкладывают в свои
книги, и для жизни ничего не остается. Прочтите биографии Гейне или
Бодлера, Ибсена или Достоевского, вычеркните в них все, что непосредственно
относится к писательству, - и какая останется скучная, серая обыденщина!
Если она иногда и прерывается каким-нибудь ярким, катастрофическим
событием, то это является только случайностью, как, например, случайностью
была, по собственному признанию Достоевского, его каторга.
Это отсутствие биографии у современного писателя не случайно, оно
является естественным следствием писательства, как ремесла, я бы сказал, -
следствием слишком высокой оценки своего писательского призвания.
Писательство, это - все!
Писатель прежде всего есть писатель! Бальзак поучает Теофиля Готье, что
писатель должен чуждаться женщин. Готье рассказывает: единственная уступка,
на которую Бальзак соглашался и то с сожалением, это, чтобы видеться с
любимой женщиной по получасу в год. Переписку он допускал: "Это
вырабатывает стиль". Братья Гонкуры в одном месте своего дневника
высказывают сожаление о солнечном дне, отданном ими наслаждению весною
вместо работы. Виктор Гюго превратил себя в своего рода заведенный
механизм, существует по циферблату, чтоб ничем не нарушить правильности
своей работы. В определенный час он позволяет себе небольшую прогулку, но
всегда по одной и той же дороге: пойдя другим путем, можно, пожалуй,
опоздать на минуту. Флобер работает по шестнадцать часов в сутки, не
отрываясь от стола.
Флобер в этом отношении вообще особенно характерен. Переписка его дает
богатейший материал для характеристики душевного строя специалиста писателя.
"Литература, - пишет он, - стала у меня конституциональною болезнью; нет
средств избавиться от нее. Я одурел от искусства и эстетики, для меня
невозможно дня прожить свободно от этой неизлечимой язвы, которая меня
грызет". - "Жизнь моя, - пишет он в другом письме, - была очень плоской и
благоразумной, - по крайней мере, в действии. Что касается внутренних
переживаний, - о, это дело другое! Я истощился, скача на одном месте (je me
suis use sur place. - курс. автора), как лошади, которых дрессируют в
конюшне; это ломает им ноги". "Молодость моя, - пишет он еще, - была
прекрасна по своим внутренним переживаниям. Огромная вера в себя,
великолепные порывы души, что-то бурное во всей личности. У меня было
сердце, широкое, как мир, и я вдыхал все ветры неба. А потом, мало-по-малу,
я ссохся, заработался, завял. О, я обвиняю в этом только себя! Я находил
удовольствие в подавлении своих чувств и в терзании сердца. Я отталкивал
человеческие опьянения, которые мне представлялись. С остервенением я с
к
