Веселый Артем - Реки Огненные
Артем Веселый
РЕКИ ОГНЕННЫЕ
1
Ванька-Граммофон да Мишка-Крокодил такие-то ли дружки - палкой не
разгонишь. С памятного семнадцатого годочка из крейсера вывалились. Всю
гражданскую войну на море ни глазом: по сухой пути плавали, шатались по
свету белу, удаль мыкали, за длинными рублями гонялись.
Ребята - угар!
Раскаленную пышущим майским солнцем теплушку колотила лихорадка. Мишка
с Ванькой, ровно грешники перед адом, тряслись последний перегон, жадно к
люку тянулась.
- Хоть глянуть.
- Далеко, глазом не докинешь...
На дружках от всей военморской робы одни клеши остались, обхлестанные
клеши, шириною в поповские рукава. Да это и не беда! Ваньку с Мишкой хоть
в рясы одень, а по размашистым ухваткам да увесистой сочной ругани сразу
флотских признаешь. Отличительные ребятки: нахрапистые, сноровистые, до
всякого дела цепкие да дружные.
Нащет эксов, шамовки али какой ни на есть спекуляции Мишка с Ванькой
первые хваты, с рука-, ми оторвут, а свое выдерут. Накатит веселая минутка
- и чужое для смеха прихватят. Черт с ними не связывайся - распотрошат и,
шкуру на базар. Даешь-берешь, денежки в клеш и каргала!
За косогором
море
широко взмахнуло сверкающим солнечным крылом.
Ванька до пупка высунулся из люка и радостно заржал:
- Го-го-го-го-го-о-о... Сучья ноздря... Даешь море...
Мишка покосился на друга.
- И глотка ж у тебя, чудило. Гырмафон и гырмафон, истинный господь,
заржешь, будто громом фыркнешь, я, чай, в деревнях кругом на сто верст
мужики крестятся...
В груди теплым плеском заиграла радость...
Пять годков в морюшке не полоскались, стосковались люто.
Ветровыми немерянными дорогами умчалась шальная молодость и пьяные
спотыкающиеся радости...
Ванька влип в отдушину люка - в двое рук не оторвешь - глаза по морю
взапуски, думка дымком в бывье...
Мрачные, как дьяволы, мешочники валялись по нарам. За долгую дорогу
наслушались всячины. Завидовали житьишку моряцкому:
- От ты и знай... Хто живет, а хто поживает.
- Фарт не блоха, в гашнике не пымашь...
- Кому счастье, а кому счастьице...
Теплушка замоталась на стрелках.
Дружки торопливо усаживали на загорбки мешки свои, обрадованно гудели
дружки:
- Чуешь сгольго версдужег одсдугали...
- Машина чедыре голеса,
Пригрохали.
2
С вокзала неторопливо шли по знакомым улицам. Разглядывали дома и
редкие уцелевшие заборы. Попридерживали шаг у зеркальных окон обжорных
магазинов, - слюна вожжой, - в полный голос мечтательно ругались:
- Не оно...
- Какой разговор, все поборол капитал.
- Наша стара свобода была куда лучше ихой новой политики.
- Была свобода, осталась одна горька неволя.
- Мамевька, сердце болит...
Взгрустнулось о семнадцатом-восемнадцатом годочке, очень подходящем для
таких делов: грабнул раза и отыгрался, месяц живи, в карман не заглядывай.
- Давить их всех подряд...
- Врось, Ванька... Говорено-говорено да и брошено. Бить их надо было,
когда оружье в руках держали, а теперь - грызи локоть...
- Мало мы их били...
- Мало...
Мотнулись в порт.
- Чур не хлопать... Йогой на суденышко, кока за свисток, лапой в котел!
- Ну-ну...
- Охолостим бачка два, штоб пузяко трещало.
- Слюной истекешь ждамши-то.
Бухту заметал гул.
Сопя и фыркая, ползали буксиры. Сновали юркие ялики. На цристанях и
вокруг лавчонок вилось людье, ровно рябь над отмелью. Корпуса морских
казарм, похожие на черепах, грелись под солнышком на горе. Полуденную
знойную тишину расстреливали судовые гудки.
Ванька харкнул на кружевной зонтик дамы, плывущей впереди, коротко
пр
