Воронков Павел - В Отчаянии (Жизнь Франца Кафки)
Павел Воронков
В отчаянии. Жизнь Франца Кафки
Данное выступление, по сути своей, является моим конспектом
превосходной работы Клода Давида "Франц Кафка", к полному прочтению которой
я призываю своих слушателей. Наряду с ней, в подготовке доклада
использовались "Дневники" и многочисленные письма австрийского писателя,
который представляет собой одно из лучших и самое уникальное явление мировой
литературы. Формат выступления исключает описание литературной деятельности
Кафки, равно как и литературоведческий анализ произведений, эволюции
творчества и философских взглядов. Но, в конечном итоге, трудно хоть как-то
разобраться в логике его произведений, если не знать его жизнь.
x x x
Ты в отчаянии?
Да? В отчаянии?
Убегаешь? Хочешь спрятаться?
Я прохожу мимо борделя, как мимо дома возлюбленной.
Писатели мелют вонючий вздор.
Эти слова полвека спустя вполне мог произнести Джим Моррисон -
настолько близки они его мироощущению, - но, на самом деле, они принадлежат
Францу Кафке и были обнаружены после его смерти в "Дневниках". Он гораздо
охотнее будет писать о подобных вещах, чем о чем-то, как мы говорим,
"общественно-значимом". Когда его родная Прага будет раздираема
столкновениями между немцами, евреями и чехами, он не напишет об этих
волнениях ни строчки. Политические события его не интересуют. Он даже не
упоминает о рождении чехословацкого государства и о приходе Масарика к
власти.
Франц Кафка родился 3 июля 1883 года в городе, где чехи и немцы жили
рядом и не знали друг друга. Так и вся чешская литература - мир, ему
неизвестный. Писали, что Кафку способен понять только тот, кто хорошо знает
Карела Чапека или Ярослава Гашека. Нет ничего более ошибочного, чем такое
утверждение, Кафке плевать на обоих. Охотно признают, что в Чехии (или
Богемии того времени) было не два, а три народа. Рядом с чехами и немцами
жили евреи. В глазах чехов евреи и немцы представляли собой почти одно и то
же, экстремисты одинаково ненавидели и тех, и других. Антисемитизм редко
приобретает шумные формы, но присутствует он повсюду. Евреи столь чужды
жизни других людей, что, как только они хотят участвовать в ней, они
способны лишь ранить и убивать. "Самое ужасное для меня в этой истории - это
убеждение, что евреи должны убивать, как хищные звери, со страхом, так как
они не животные, а напротив, особенно умные люди, и, тем не менее, они не
могут удержаться, чтобы не набрасываться на вас...".
Без этого хронического антисемитизма творчество Кафки рискует остаться
плохо понятым. Кафка чувствует себя "поставленным вне общества", отброшенным
в замкнутый мир, в котором ему трудно дышать. Немецкий критик Гюнтер Андерс
так характеризовал трагедию Кафки: "Как еврей, он не был полностью своим в
христианском мире. Как индифферентный еврей, - а таким он поначалу был, - он
не был полностью своим среди евреев. Как немецкоязычный, не был полностью
своим среди чехов. Как немецкоязычный еврей, не был полностью своим среди
богемских немцев. Как богемец, не был полностью австрийцем. Как служащий по
страхованию рабочих, не полностью принадлежал к буржуазии. Как бюргерский
сын, не полностью относился к рабочим. Но и в канцелярии он не был целиком,
ибо чувствовал себя писателем. Но и писателем он не был, ибо отдавал все
силы семье". Но он жил в своей семье более чужим, чем самый чужой.
Кафка совсем не восприимчив к поэзии Праги, он ничего не заимствует из
ее традиций и легенд, так как он ненавидит Прагу. Всю свою жизнь он хотел
бежать из не
