Вотрин Валерий - Керептук, Место На Карте
Валерий Вотрин
КЕРЕПТУК, МЕСТО НА КАРТЕ
Ворвавшись в жизнь Мергеля, она сразу же начала расставлять там все по
своим местам, даже не обращая внимания на то, что беспорядок только кажущийся,
и все по местам уже давно расставлено. Понедельниками она ссужала всех
желающих, во вторник водила Мергеля то в цирк, то в паноптикум, в среду
садилась на землю, чтобы рассказывать странные истории про королей, в четверг
у нее шел дождичек, и всяк день на неделе был у нее пятницей. Она имела
хриповатый, но приятный голос, и умела хорошо читать стихи. Мергель стихов не
любил. "Душа моя, - говорила она, - отчего ты не любишь стихов?" "Так", -
отвечал он. На арене собаки лаяли на дрессировщика, клоун плакал кровавыми
слезами, а медведь, встав на задние лапы, пустил струю на опилки. В
паноптикуме одна гримасливая статуя так живо напоминала Мергеля, что к нему
даже подходили с вопросами. "Душа моя, - спрашивала Леда, - чего хотят от тебя
эти люди?" "Не знаю", - отвечал Мергель. Четверговый дождичек промочил его
насквозь.
Керептук: пастель. Небольшой город. Каменные дома, заштрихованные
керамически коричневым. Густой колокольный звон по утрам. Недавно
отреставрированное здание магистрата. Совсем мало машин. Голуби на гранитной
соборной площади, целиком отданной пешеходам, и острострельная громада собора
над нею. Расплывчатость и мягкая, сероватая притушеванность, свойственная
раннему утру, влажному воздуху и еще не очень хорошему представлению о
предмете.
В субботу пришли гости, ожившие фигуры паноптикума. Дом знал их и теперь
ворчал им вслед треском дверных створок и бормотаньем труб. Черепаха
облюбовала диван, складчатая свинорылость разместилась в кресле, ходячий комод
встал посреди комнаты. "Сегодня машина никак не заводилась. Что делать - ума
не приложу!" "Дора снова пошла на дискотеку. Боже мой, эти дискотеки! Они
развратят мне ребенка!" "Экая дрянь соседская собачонка. Она все время лает.
Может, у нее глисты?"
Леда чувствовала себя среди них превосходно. Она так быстро сновала по
комнате, что временами даже как бы исчезала, и обнаружить ее присутствие
удавалось только по некоему отчетливому следу - запаху духов, отголоску смеха,
обрывку восклицания, - будто комната становилась вдруг камерой Вильсона, а
Леда - шаловливым неспокойным электроном, только таким образом заявлявшем о
своем существовании. Она гомонила сразу за всех, и все принимали это как
свойственную и необходимую хозяйке услужливость, совсем не похожую на
однообразие и докуку. При взгляде же на него она выходила из себя все больше
по мере того, как Мергель уходил в себя. Была суббота, день для всяческих
каверз, а их она обожала больше, чем своего законного супруга Мергеля, они,
возможно, были частью ее, может быть, составляли основу ее вечеринок, может
даже, сама она составлена была из понедельничных тягот, вторничных огней
шапито, сред, когда странные истории затмевали в ней любовь к розыгрышам, и
нетрадиционного числа пятниц. Когда она вдруг принималась уговаривать его: "Ну
зачем ты такой насмешливый? Ну почему ты это не любишь? Ну ведь они наши
друзья! Разве это не милая шутка? Разве тот клоун, скажи, разве он не
забавен?" - он отстранялся и принимался поддакивать. Вот она внезапно
появилась наряженной в цыганку и стала приставать к гостям с намерением
погадать, что им ужасно нравилось, Мергель схватился, извинившись, за телефон,
ему требовалось срочно позвонить. Он позвонил в службу погоды, выслушал
достаточно длинный прогноз до конца
