Вотрин Валерий - Лемминг
Валерий Вотрин
ЛЕММИНГ
Гротескно искривленная тень оконной решетки, внезапно проявляющаяся из
темноты под напором бьющего извне, перемещающегося света, ложится на потолок,
продолжая скользить по направлению к углу. Приходит новая темнота, но она не
пуста: ее наполняет дребезжащий, нарастающий гул. Он прогромыхивает мимо, не
исчезая, впрочем, совсем, и его вновь сменяет свет, превращающий ажурные
завитки решетки в уродливое тюремное их подобие, раскачивающееся на стене...
Всю ночь Хьелланн не мог сомкнуть глаз. Непрестанное движение грузовиков по
его улице почему-то не так сильно действовало на нервы, как одинаковый звук,
сопровождающий их прохождение по брусчатой мостовой перед его домом, будто за
время долгой дороги что-то разболталось в них, и образовался внутри назойливый
звонкий люфт. Одна за другой, одна за другой - их были сотни, - тяжелогруженые
машины, громыхая, увозили в неизвестность и самих себя, и таинственный свой
груз. Так было каждую ночь уже много недель. Под утро, после кратковременной
передышки, поток многотонных грузовиков сменяется потоком легковых машин,
который не прерывается уже до следующего вечера. Вот в эту долгожданную
передышку Хьелланн поспешно и задремал.
Похоже, где-то на невидимых, безымянных пропускных пунктах безликие люди в
пилотках перекрыли одну дорогу шлагбаумом, другую же освободив для проезда, и
под утро через город хлынула волна легковых автомобилей. Хотя "хлынула" про
них сказать было нельзя, ибо булыжные мостовые не давали им безоглядно
мчаться, как делали они на дорогах за городом. Ползущий по улицам медленно,
по-черепашьи, то и дело застывающий на частых строгих светофорах, мелко
дрожащий колесами на брусчатке, плотный автомобильный поток, вырываясь за
городскую черту, на глазах распадается, и уже свободные от крепких уз "пробок"
машины рвут с места, набирают скорость и уносятся прочь, чтобы никогда не
появиться вновь в этих местах.
Какое уже утро Хьелланн смотрел на них из окна, и зрелище размеренно
ползущих под его окнами машин, однообразное до спазмов в горле, приводило его
на грань истерики. Впереди серенькой пустынькой пролегал день, в котором было
только одно событие: из-за моря должен был прийти номер журнала, где была его
очередная статья. Она, как и некоторые другие, была навеяна тем, что
происходило на улице. Хьелланн не желал разбираться, почему это происходит,
ему хотелось, чтобы это поскорее кончилось. Но, с другой стороны, азарт
исследователя иногда перевешивал, и тогда своими статьями факир Хьелланн
пытался утихомирить громадную кобру, ползущую по улицам города. Но выходило
наоборот, и это статьи на время успокаивали самого Хьелланна и тех, кто читал
их. Улица, на которой живет Кромбахер, не пустеет и ночью: движение машин там
круглосуточное. Кромбахер не читает его статей, говорит, что не понимает их.
Но он тоже не любит смотреть на улицу, по которой неостановимым потоком идут и
идут машины.
Утренние газеты сегодня не пришли. Он стал пить кофе, бездумно глядя на
соседние дома, высматривая окна, где еще горел бы свет или двигались
неэнергичные по-утреннему фигуры. Занятие было бесполезным: в старых узких
темных домах напротив - его дом был таким же, - давно уже никто не жил.
Последним уехал сам домовладелец, погрузив в машину необильные пожитки и
посадив больную ишемией жену на заднее сиденье.
Он спустился вниз и проверил, нет ли в ящике журнала. Номер уже лежал
внутри, успокоительно-пухлый, в желтой глянцевитой обложке. За морем
