Гергенредер Игорь - Селение Любви
Игорь Гергенредер
Селение любви
"Про деянья или про дух,
про страданья или про страх.
Вот и вся сказка про двух..."
Виктор Соснора.
"Гамлет и Офелия"
1.
Их окно открыто в ночной двор, там ни ветерка, и воздух в комнате
недвижный, жаркий. Два нагих тела на кровати время от времени
пошевеливаются. Она раскинулась навзничь у стенки, левая рука замерла подле
его бока. Он погладил ее запястье, нежно перебрал безжизненные пальцы и,
приподняв, положил руку себе на пах.
Женщина обессиленно прошептала:
- Не тревожь спящего...
Мужчина стал поглаживать ее левую ногу, затем под его ладонью оказались
короткие жесткие волосы. Она егознула.
- Разве мы не устали до невозможности?
Он моляще прошептал ей в ухо:
- Миленькая... а?..
Она потеребила пальцами то, чего они касались, и бросила:
- Будем спатеньки.
Он, однако, продолжал поглаживать, где всего чувствительнее, и ее ноги
стали потираться одна о другую, ягодицы заелозили по постели. Комнату будто
переполнил жаркий вихрь, от которого кровь густеет, и ее ток дробится в
заманчиво-вяжущие толчки.
- Ого! Я не ожидала...
Он сделал глубокий вдох, как если бы тихая обаятельная слабость дерзала
не уступить действию.
- Нет! В самом деле, устал... - и отвалился набок.
Ветхозаветный покой - улыбка мирного отвлечения - неминуемо изживается
текущим мигом: вечно новым жизнерадостно-грозным пульсом. Она пружинисто
привскочила, блестя глазами в темноте: казалось, чуть - и сбросит его с
кровати. Он вдруг всхохотнул как бы украдкой, принялся тискать ее, подмял,
но она толкнула его руками в живот:
- Перестань! Превратил в балаган. - Поднялась, согнала его с постели и
стала приводить ее в порядок, расправляя простыню: - Мокрая - хоть выжми!
Потом, встав к нему спиной, прижавшись задом, закинула назад руки,
притискивая его к себе, и медленно опустилась на кровать коленом. Давление
сопротивляющихся секунд вскипятило жизнь, это был ее юг с его исступленным
шепотом, вкусом огня и мятежным восторгом, когда наготе столь убедительно
кивает целомудрие...
Проснулись от жужжания мух. Жмурясь в слепящем утреннем свете, ходили
нагишом по нищенской, с голыми стенами, комнате, умывались, чистили зубы над
мятым цинковым помойным ведром и говорили о... любви. Он сказал:
- Я хотел бы, чтобы он тоже обожал целовать в ложбинку над поясницей...
- Не все от этого балдеют.
- Ну почему? И еще я хотел бы... - он прошептал ей что-то в самое ухо,
оба прыснули.
Потом она сказала:
- А я не про это думаю. Лишь бы у него все было настоящее,
незамаранное.
Она среднего роста, ладная, с красивой чистой кожей, стриженая. Он не
выше ее, сухого сложения, но мускулистый. Ей двадцать шесть, ему тридцать.
Оба русоволосые, с прямодушными лицами, сейчас немного рассеянными,
тягостно-сладкими. С подкупающей прелестной непринужденностью она начала
было надевать трусы - он задержал ее руку, встал вплоть, обхватил ее голое
тело и прижал к своему.
- При нем уже не сможем так вольготно... как же мы будем?
- Втихую!
Она ощутила бедром и шепнула:
- Ну нет! Уже день... - Тем не менее глубь ее зрачков поразил встречный
огонек. Смущенность ресниц перешла в улыбку стиснутого рта, и произошла
сдача, прорвавшись коротеньким вздрогнувшим смешком: - Ходчей! - Двоих
затопил разгул безбрежного простора, хотя они были в четырех стенах.
Они едва успели отереть пот смоченными в воде полотенцами, как со двора
донеслись шаги, голоса.
- Это к нам! - мужчина бегом принес ей сарафан, поспешно натянул брюки.
В дверь пост
