Герман Алексей - Боюсь Снять Плохое Кино (Интервью)
Юлия КАНТОР, Санкт-Петербург
АЛЕКСЕЙ ГЕРМАН: "Боюсь снять плохое кино"
Алексей Герман встречает свое 65-летие в саркастически ипохондрическом
настроении. Общается с коллегами в основном по телефону, выходит из дому
исключительно на студию, где уже несколько лет идут съемки его фильма
"Трудно быть богом". В качестве преамбулы к разговору Герман предложил мне
прочесть "Молитву человека пожилого возраста". Э та молитва всегда висела
над столом Юрия Германа, а теперь висит над столом Алексея Германа.
- Этот текст висит у меня над рабочим столом и фактически теперь
является моим напутствием самому себе. Ибо до этого пожилого возраста я и
дошел.
- Итак, о пожилом возрасте. Алексей Юрьевич, если бы вы решили писать
мемуары, с какого эпизода детства вы бы начали книгу?
- Ну, мемуары я писать не стану, конечно, это не мое дело. Но вот
шокирующий эпизод из детства пронзительно помню до сих пор. Я очень любил
привирать. В какой-то момент отец сказал: "Леша, если еще раз соврешь, я
повешу на дверях твоей комнаты табличку: "Здесь живет врун". Это было на
даче, в Комарове. И я от ужаса завопил, у меня была истерика. Меня утешали
всем поселком, и папа табличку выбросил. А страх соврать остался.
- Сын знаменитого писателя, кругом богема - вы были ребенком явно не
коммунальным, не дворовым...
- И да, и нет. Конечно, среда друзей моего отца отличалась от
дворового окружения. Но вот с ребятами-полубандитами я довольно быстро
сошелся. Я ухаживал за девочкой, у которой уже был мальчик. Так вот этот
мальчик "держал" весь Невский проспект. Естественно, он запретил мне с ней
встречаться. И мы дрались так, что после драки меня прислонили к двери моей
квартиры, поскольку стоять я не мог. Но девочка ушла ко мне, с ней мы еще
дружили года полтора. А потом я и с компанией ее бывшего ухажера
подружился. И папа говорил, что у меня очень вежливые друзья и у них очень
хорошие лица.
- В театральный институт вы пошли по настоянию родителей?
- Бесспорно, и очень этого не хотел. Я вообще-то собирался в
медицинский. И, наверное, потому легко прошел три тура. Оставалось только
собеседование, с которого я должен был уж точно вылететь. Мама кинулась к
своей давней подруге Ольге Федоровне Берггольц. Они вдвоем побежали к
Козинцеву, потом - к Вивьену. И когда я пришел на собеседование, вся
комиссия встретила меня практически с объятиями: "Как, вы сын Юрия
Германа?!" Вот так и прошел, как "папин сын". Но на первой сессии я получил
"пятерку" по специальности, что было редкостью. И все встало на свои места.
- Вам фамилия мешала или помогала в большей степени?
- Не знаю, по-разному. Например, когда я пришел к Товстоногову в
театр, он через некоторое время мне сказал: "Алексей, почему вы мне не
сообщили, что вы сын Юрия Павловича Германа?". Я ответил: "Георгий
Александрович, вы взяли меня к себе в театр, сказав, что я вам нравлюсь как
режиссер. А я должен был ответить: "Мало того что я вам нравлюсь, так я еще
сын Германа!"
- А как было работать с Товстоноговым?
- Очень трудно. Он был скуп на похвалы и, казалось, мало обращал
внимания на меня. Он мог дать задание такого рода: "Алексей, найдите мне к
завтрашнему утру звук хорька, которого поймала сова". Это он придумал для
спектакля "Не склонившие головы". Я пошел в зоопарк. Оттуда меня выгнали:
"Нашего хорька хватать, изверг, и Товстоногов ваш изверг!.." Ну что мне,
кошку на швейной машине шить?.. Думал я, думал, приготовил микрофоны - и к
любимому артисту Евгению Лебедеву: "Евгений
