Гор Геннадий - Горячий Ручей
Гор Геннадий Самойлович
Горячий ручей
Я играл в лесу. Ручей кипел у моих ног. Вода была желтая, а камни
зеленые. Траве было тепло возле ручья. Сосны отодвинулись от ручья. Они,
наверно, боялись ручья, их корням было жарко. Тогда я еще не знал, что
горячие ручьи редкость.
Я играл у ручья с изюбром, вырезанным из сосновой коры Микулой. Микула
был слепой орочон. Правый глаз его был мертвый, а левый видел все, как
вечером, смутным.
Я играл один. В поселке, кроме меня, не было детей.
Между двух гор стояли три дома в лесу и маленькая баня. В баню бежала
горячая вода из ручья по желобку. Возле бани ходил олень, щипал мох. Это был
олень орочона Микулы. В бане мылась моя мать. Она сидела в сосновой бочке,
вделанной в пол, и горячий ручей, пахнувший горой и лесом, бежал к ней на
колени.
Отец стоял у окна в большом доме и чистил ружье. Он собирался на охоту.
В двух других домах жили три китайца и орочон Микула.
Я любил китайцев. В доме у них пахло пампушками. Китайцы были легкие
люди и говорили на своем прекрасном и непонятном мне языке.
- Коля, - просили меня китайцы, когда я приходил к ним, - сыграй, Коля.
Я играл им на маленькой гармошке, подаренной мне проезжим кооператором.
Китайцы трогали меня быстрыми пальцами. На пальцах у них были длинные ногти,
и пальцы у них были тонкие, живые, не похожие на пухлые пальцы моего отца.
Отец мой был толстый человек и, когда подымался на гору, пыхтел. Я
знал, что у него было больное сердце. Отца я боялся. Он был строгий. И мать
иногда плакала. Она просилась в город. Город был очень далеко. Она
жаловалась, что вышла замуж за нелюдима, за лесного бродягу, который не
любит никого, кроме китайцев и орочон, и что гора дороже ему жены и ребенка.
Мать плакала, а отец хмурился.
- Нина, - говорил он, - я тебя не задерживаю. Поезжай.
Но мать не уезжала.
Отец мой любил гору и горячий ручей. Он искал что-то, - не золото,
которое искали китайцы, а что-то другое, что было дороже золота.
Теперь мне известно, что отец мой был чудак и что в тайге он искал
необыкновенных людей. Он хотел написать книгу. Отец мой не был писателем, он
был мечтателем и в тайге собирал сказки, записывал рассказы досужих людей,
орочон и приискателей.
В это утро, как я уже сказал, моя мать мылась. Ручей журчал по
деревянному желобу, и мать моя, как и я, любила, наверное, его шум. Она
распахнула дверь мокрой рукой и позвала отца, чтоб он сходил за водой. Отец
принес из реки ведро студеной горной воды и подал его матери. Я это видел.
Олень смотрел на мою мать в открытую дверь. Отец что-то сказал матери, она
рассмеялась и закрыла дверь. Я видел, как показались ее плечо, белая рука и
спина, закрытая длинными распущенными волосами. Отец, насвистывая, пошел в
дом. Он шел покачиваясь, утренний, счастливый, и подмигнул мне. Я смотрел на
китайцев. Они сидели на высоком берегу бурной нашей реки и промывали золото.
Ручей журча бежал в лес. Он звал меня в лес с собой. Над синими
деревьями висело облако, наполовину розовое, наполовину белое, утреннее
облако, похожее на изюбра.
Я шел по берегу горячего ручья. Возле ручья росли кусты с розовой
нежной корой. Мне хотелось срезать ветку и сделать из нее свистульку. Я шел
по берегу ручья и слышал его шум. Показалась дорога. Дорога была узкая,
протоптанная оленями. Я знал, что она терялась в тайге. К людям в город у
нас была одна дорога - река. Моя мать любила смотреть на реку. Река текла к
другой большой реке, на берегу которой стоял город.
Я наклонился над низки
