Гор Геннадий - Пила
Гор Геннадий Самойлович
Пила
Из окна я смотрел, как бьют моего отца. Его били на улице перед домом,
и люди сбежались со всей деревни посмотреть, как его будут бить.
Увидев соседей, отец заплакал и стал просить их, чтоб они заступились,
но никто не хотел за него заступиться. Отец начал кричать еще раньше, чем
его ударили. Он кричал "караул", как будто его грабили. Лицо у него было
смешное, плачущее, все в мелких морщинках, и все смеялись, когда он кричал,
потому что это было смешно. Иван Сычугов держал его за бороду, а старший
брат Сычугова, Тиша, бил моего отца рукавицами по щекам.
Матери не было дома, когда били моего отца. Она была в лесу и не
видела, как его, мокрого, привели из бани. Баня была низенькая, темная,
дымная, и там неловко его было бить.
Отец стоял поджав ногу. Правая нога его была в сапоге, а левая нога
была босая. Он, должно быть, надевал сапоги, когда они пришли за ним. Босой
ноге отца было холодно на снегу, и он поджал ее, и оттого она стала жалкой,
маленькой, как нога хромого. Смотря на босую ногу отца, мне хотелось плакать
- почему мой отец был не хромой, если бы он был хромой, может быть, Сычуговы
не тронули его, а соседи заступились.
Отец плакал и просил Сычуговых сказать, за что они его бьют. Сычуговы
не отвечали. Они были молчаливые люди. Отец ругал их и плевался, но слюна
его не долетала до них. Тиша надел рукавицы, которыми он бил отца, а отец
подумал, что сейчас его перестанут бить.
Кровь текла из отцовского носа. Отец мой хотел упасть в снег на сено,
но они не давали ему упасть и, когда он падал, подымали его. Должно быть, им
не хотелось нагибаться.
Людям надоело стоять, и они сели на наш забор и с забора смотрели на
улицу, на моего отца. Но вот отец мой стал смеяться. Он стал смеяться
громко, как никогда не смеялся, и мне стало страшно в доме, и я подумал, что
отец мой сошел с ума.
Взяв отца под руки, Сычуговы повели его, и он смеялся, когда его вели,
и показывал соседям язык. Мой отец, должно быть, сошел с ума и хотел, чтоб
его убили, а может быть, он представлялся. Отец мой часто представлялся
пьяным и тогда говорил соседям, что они кислые и что он подожжет им амбары,
ему хочется посмотреть, как будут гореть их амбары, очень смешно будет
смотреть, как они будут гореть.
Сычуговы привели моего отца в наш дом и посадили его на скамейку. Иван
подозвал меня и сказал:
- Твой отец вор. Он украл у нас новую пилу. Мы бы убили его, да неохота
отвечать. В другой раз мы его убьем.
Сычуговы ушли, наследив на чистом полу, и в оставленную открытой дверь
дуло и слышен был смех и голоса соседей. Соседи сидели на заборе и не хотели
расходиться. Они, должно быть, ждали, когда возвратится из лесу мать.
- Отец, - спросил я, - зачем ты украл у них пилу?
Отец молчал.
- Не может быть, чтоб ты украл у них пилу. Они врут.
Вдруг стало тихо во дворе. Я подошел к окну и увидел свою мать. Мать,
согнувшись, тащила санки, и к санкам было привязано бревно - длинная лесина,
которую мать срубила в лесу. У нас не было лошади, и мать моя возила бревна
на себе. Во дворе мы с отцом пилили их старой пилой и рубили. Мать моя была
выше и здоровее отца, она не давала ему возить бревна и ходила в лес за
бревнами сама.
Во дворе было тихо - соседи сидели на заборе и смотрели на мою мать.
Мать, не взглянув на них, оставила посреди двора санки и пошла в дом.
- Миша, - сказала она отцу. - Ты весь в крови. Подойди-ка сюда, я полью
тебе. Надо помыть лицо.
Отец подошел к матери, она полила ему на руки
