Горбовский Александр - Метаморфозы
Александр Горбовский
Метаморфозы
Вечерам, часу в шестом у дверей раздался звонок. "Надо же, - подумал я,
- звонят". Не прошло и минуты, как зазвонили опять; Видно, нетерпеливый
кто-то, настырный. Когда зазвонили снова, мне даже любопытно стало, кто бы
это? Я надел левый тапочек на правую ногу и пошел открывать.
На площадке стоял А.С.Пушкин.
- Приветствую, - сказал он благородным голосом. - Я к вам. Разрешите!
- Конечно, - обрадовался я. - Милости просим!
Стихи-то его мне еще в школе читать случалось, но чтобы видеть или
разговаривать лично - этого не приходилось. Да и думал ли я когда!
- Милости просим, - говорю, - заходите, пожалуйста.
Поэт шагнул через порог, снимая на ходу с курчавой головы цилиндр.
- Очень мило у вас, - заметил он, отставив трость и опускаясь в кресло,
- мебель, смотрю я, изволили уже расставить?
Я, и правда, переехал всего пару дней назад, поменявшись с профессором
Волобуевым. Как только узнал он об этом? Вот что значит - писатель.
Проницательный взгляд. Наблюдательность.
Откуда-то из жилетного кармана достал он лорнет, привычным жестом
поднес к глазам и обвел все взглядом.
- Гарнитур-то у вас, кажется, чешский?
- Польский, - поправил было я, но тут только спохватился, с кем это я
спорю, кому возражаю! - Впрочем, - говорю, - конечно, чешский. Совершенно
верно, заметили. Чешский.
- Очень мило у вас, - повторил он. - Даже несколько котильонно. Я бы
сказал, напоминает Фурше. Вам нравится Фурше?
Нравится ли мне Фурше?
- Ну да, что ж это я! - Подосадовал он на себя и рассмеялся сердечно. -
Экий я, право! И то, откуда вам знать Фурше? Не сочтите мою неловкость
обидной для себя. Впрочем, я к вам по делу...
Выразительное было у него лицо. Когда он говорил, на нем отражался,
казалось, каждый нюанс, каждое движение его души. Не знай я даже, кто
сейчас передо мной, я все равно почувствовал бы, что говорю с человеком
необыкновенным.
Одно было обидно. Видели бы Новиковы, с кем сижу я, с кем разговариваю.
- Дело-то у меня к вам, право слово, пустяковое, - развел он руками. -
Волобуев, давнишний мой приятель, съезжая, запамятовал оставить мне адрес
новой своей квартиры. А поскольку вы здесь, как бы вместо него, я и
подумал...
Это надо же! Сижу вот и разговариваю. И с кем!
- Так что не соблаговолите ли сообщить мне новый его телефон? Весьма
одолжите, - сказал и руки на груди скрестил, как на известной картине.
Это-то, наверное, и навело меня на мысль.
Книгу я нашел в передней, на полке - старый экземпляр "Евгения
Онегина", невесть как сохранившийся еще со школьных лет.
- В память о нашей, так сказать, встрече, - говорю, - не откажите,
некоторым образом, подписать.
По лицу его снова прошла гамма чувств. Откуда-то из глубины сюртука
извлек он белое гусиное перо, пальцем потрогал кончик, потом достал
пузырек с чернилами, занес руку над страницей, задумался, зажмурился и
размашисто подписал. Потом еще задумался и поставил дату.
- Вот, милостивый государь, получайте.
И стал помахивать книжицей, чтобы просохли чернила.
- Не примите меня за ретрограда, - пояснил он, как бы извиняясь, - но
все эти новомодные ручки страх как меняют почерк. Право...
Я так был рад, что даже, кажется, не поблагодарил его. Ка-а-кой вид
будет у Новиковых, когда узнают! Это им за цветной телевизор. Тоже мне,
цветной телевизор!
Спрятал он перо, убрал пузырек, но почему-то все не уходил. Я подумал,
может, чаю ждет. Мне-то не жалко.
- Так я насчет Волобуева, - напомнил он, - не обессудьте уж...
Дал я ему
