Гордеев Евгений - Возлюби Ближнего
Евгений Гордеев (Voland).
Возлюби ближнего...
Мы рождаемся все с одинаковыми возможностями и шансами изначально,
изначально ни чего не значащие, ни чего не имеющие и ни чего не умеющие в
этой жизни. За, совсем редким исключением, каждому отпущено всего поровну,
воздуха - столько, что бы не задохнуться, молока - что бы не захлебнуться,
две руки - что бы научится хоть что-то удерживать, две ноги - что бы хоть
как-то стоять на земле и не падать, голова - что бы осознавать себя то ли
Богом, то ли ничтожеством. И только тогда, когда научимся делать и то и
другое - начинаем понимать, что каждый, с кем ты столкнулся на своем пути
- это огромные человеческие миры, которые ты пытаешься познавать всю свою
сознательную жизнь. И, чем дольше живешь на этом свете, тем все шире, все
ярче и больше загораются возможностей при изучении мира другого человека.
Как в компьютерной игре, надпись - свойства. Ты выходишь, все на новые и
новые уровни игры, другой человек становится для тебя все более понятным и
доступным, все более легко управляемым, и ты с удовольствием в случаи
нужды, а чаще и просто без случая используешь эти его свойства, наивно
веря, что твоя собственная жизнь запаролена семью печатями и не доступна
ни каким хакерам. Ты веришь, что ты Бог своей собственной разъединственной
жизни, что только ты Бог, и только ты можешь ею (жизнью) распоряжаться по
своему собственному усмотрению, по своему собственному хотению и желанию.
Но если ты не совсем глуп, то приходит время, когда начинаешь даже не
понимать, а только догадываться, только догадываться о том, что вокруг
тебя, все те же миры, только с другими создателями, с другой религией, с
другими правителями. И как всякие Творцы, они лишены какой либо жалости к
тебе. Они Боги. Они лишены вообще какой-либо жалости, у каждого своя
вотчина, свой задел, своя нива. Богу не приличествует быть жалостливым,
Богу не приличествует быть моральным, быть честным, ровняться на
общепринятые, человеческие нормы, быть добрым или быть злым. Иначе это уже
не Бог. И каждый наровит тебя одарить своей безграничной святостью,
навязать тебе свое понимание и ощущение, свою религию, свой мир. А ты как
тростник в ветреную дождливую погоду лишь только смеешь тихо роптать себе
под нос, выражаешь недовольство положением вещей шепотом, гнешься, то в
одну то в другую сторону, тяжелеешь и пухнешь от святости других,
набираясь ее и отторгая ее.
Сам не понимаешь, где кончается твое Божественное начало, и начинается
стороннее влияние из вне на тебя. Господи, избавь меня от своей
собственной святости, и от святости ближних. Я, давно уже не Я, а мой
ставший изломанным, растрескавшимся, выщербленным мир давно в таком упадке
от святости, просветленности и божественности ближних, что хочется
крикнуть: Возлюби ближнего! Возлюби того, кто тебя убил!
И прости ему это, конечно, если сможешь...
Хвостовые люки "горбатого" бесшумно сомкнулись, и в наступившей полутьме
лишь изредка блестели чьи-нибудь широко раскрытые от волнения глаза. В
чреве самолета было нестерпимо душно, терпко пахло потом и воздух казался
густым и тягучим со сладковатым привкусом металла. Их в самолете было
больше полусотни человек, молодых, жизнерадостных, разных. Среди них он -
Иисус, в немного щегольской, вызывающей зависть у подростков форме ВДВ, с
парашютом за спиной и зеленой панаме, напоминающей по форме шляпку бледной
поганки. Гул моторов успокаивал и навивал воспоминания Перед ним предстала
его жизнь, незатейливая, как
