Горький Максим - Кладбище
А.М.Горький
Кладбище
В степном городе, где мне жилось очень скучно, всего лучше и красивее
было кладбище,- я часто гулял на нем и однажды заснул в ложбине между двух
могил, как в люльке, на густой и сочной, сладко пахучей траве.
Меня разбудили удары о землю близко моей головы; мягко отталкивая
меня, земля вздрагивала, гудела,- я вскочил, сел, сон был крепок, и глаза,
ослепленные его бездонной тьмою, не сразу поняли, в чем дело: в золотистом
огне июньского солнца жутко качалось темное пятно, прильнув к серому
кресту, а крест тихонько скрипел.
Потом - неприятно быстро - это сверкающее пятно приняло формы
человека: держась рукою за крыло креста, стоял небольшой старичок,
остролицый, с густым клочком серебряных волос под нижней губою и
воинственно закрученными вверх толстыми белыми усами.
Вытянув руку в воздух и покачивая ею, он сосредоточенно бил каблуком в
землю, искоса бросая на меня сухие взгляды темных глаз.
- Что такое?
- Змея,- ответил он барским баском и указал длинным пальцем с перстнем
на нем под ноги себе: на узкой тропе, прикрытой травою, вздрагивал
маленький ужик, судорожно поводя хвостом.
- Это - уж,- сказал я сердито.
Старик отшвырнул носком сапога тускло блестевший жгут, приподнял
соломенную шляпу и, шагая твердо, пошел прочь.
- Благодарю вас,- сказал я; он, не оборачиваясь, отозвался:
- Если это - уж, тогда опасности не было...
И быстро исчез среди памятников.
Я взглянул в небо,- было около пяти часов.
Вздыхал над могилами степной ветер, тихонько покачивая стебли трав; в
теплом воздухе плыл шёлковый шелест берез, лип, ольхи и густых кустарников.
В летнем шорохе кладбища слышна покорная грусть,- она вызывает какие-то
особенно прямые и честные мысли о жизни, о людях.
Покрыв тяжелым шатром зелени холмы, белый и серый камень памятников,
вытертые снегом, вымытые дождями кресты и решетки оград,- богатая
растительность скрывает близость чумазого города, осыпанного черноземной
пылью, жирной, как сажа, задерживает его мутный шум, пыль и злые запахи.
Шагаю по запутанным тропам среди бесчисленных могил, вижу сквозь
просветы в зеленом пологе золоченый крест колокольни, высоко и серьезно
поднятый в небо над всеми крестами могил. У подножий памятников в ризе
кладбища пестреют скромные цветы,- над ними хлопотливо жужжат пчелы, осы; в
молитвенный шорох трав победоносно вторгается песня жизни, не мешая думать
о смерти. Бесшумно перепархивают темные птицы, их полет всегда заставляет,
вздрогнув, недоверчиво смотреть - птица ли?..
Всюду трепещет золотой огонь солнца, тесно заселенное кладбище как
будто колышется, бугры могил напоминают море после бури, когда ветер упал и
зеленая равнина его покрыта гладкими, без пены, волнами.
За оградой, в голубой пустоте, торчат, дымясь, трубы маслобоек и
мыловаренных заводов, пятна крыш лежат разноцветными заплатами на темном
рубище города, жмурятся на солнце всевидящие очи - слуховые окна чердаков.
Сейчас же по ту сторону ограды лежит зеленая полоса скудного дерна, на нем
качаются какие-то бедные, сухие стебли. Дальше - пожарище, черная полоса
земли, усеянной грудами закопченного мусора, рассыпавшихся печей, серой
золы, угольной пыли. В небо разинулись черные вонючие ямы сгоревших
погребов: мещане-домохозяева по ночам сливают в них - из экономии -
содержимое выгребных ям. Из бурьяна торчат, лоснясь, большие головни,
разноцветно блестит на солнце битое стекло и точно смеется. В двух местах
этой черно-бурой площади, под полукольцом обнявшей кладбище, про
