Горький Максим - Вечер У Панашкина
М.Горький
Вечер у Панашкина
Насытясь вкусной духовной пищей у Шамова,- в воскресенье, вечером, я
иду к Панашкину; у него тоже поучительно.
Панашкин торгует на балчуге старой рухлядью - обломками, обносками.
Ему за пятьдесят лет, он болен чахоткой. Руки у него беспокойные, длинные,
ноги - тонкие, шея искривлена, и на ней тревожно болтается маленькая
головка с рыжими бровями ужа. Он похож на выдернутый из земли сухой корень.
Сморщенная кожа его щек поросла кустиками волос мочального цвета. Фигура
очень унылая, а глаза - веселые, точно Панашкин всегда видит пред собой
что-то неожиданно приятное и внутренне восклицает:
"Вот так штука!"
Очень любит смеяться тихим, слезно всхлипывающим смехом и, так как
жизнь не удалась ему, любит философствовать.
- Всякий человек, каков он ни есть, должен есть,- вот те и вся
премудрость! Значится: разумейте языцы и покоряйтеся! - говорит он.- В этом
- и математика...
- Один умный человек сказал: "Любовь и голод правят миром",- вспоминаю
я.
- Это - Дюма, что ли?
Дюма-отец - для Панашкина величайший ум. Дмитрий Павлович прочитал все
его романы по два и по три раза. А когда я уговорил его прочитать "Записки
охотника",- он возвратил мне книгу, недоуменно посмеиваясь и говоря:
- Чего тебе тут нравится? Это, брат, неинтересно, как настоящая
жизнь...
Настоящая жизнь обращалась с ним капризно и неласково: двенадцати лет,
после смерти отца, пьяного чиновника казенной палаты, Панашкин поступил
мальчиком к нотариусу, через два года перешел в табачный магазин, потом
стал парикмахером, двадцати лет решил уйти в монахи, года три шлялся по
монастырям, наконец свел из одного монастыря послушницу и воротился с нею
на родину. Захлебываясь плачевным смехом, бессильно взмахивая локтями,
точно недорезанный петух, он рассказывал:
- Пять лет жил я с нею незаконным браком, но - в сияющей любви. Это
был даже не человек, а - хрусталь необыкновенной прозрачности. Умирала -
взяла меня за руку.- шепчет: "Митя, добрый друг, спасибо же тебе, завяла бы
я без твоей любви, как без солнца цветок". Это она, видите ли, потому, что
была старше меня на двенадцать лет, да и миловидностью не отличалась,-
ряба, курноса и... вообще... Однако душа у нее была-воистину - цветок!
Замечательная душа! А красота - не для всех закон. Всякая женщина любви
достойна; женщина, брат, самое лучшее божье сочинение...
Когда он говорил о жене, о женщинах, о любви,- его веселые глаза
становились грустно-серьезны, а веки краснели, набухая. Раза два-три он
даже бесстыдно плакал, вспоминая жену; говорит, а из глаз бегут одна за
другой мелкие, желтоватые слезы.
Жена оставила ему дочь, и с той поры Панашкин, по его словам, бегал
вдоль и поперек жизни туда-сюда.
- Всё, брат, искал случая приспособиться к делу, чтобы воспитать
дочонку, однако-случая не нашел...
Рассказывал он мне свою жизнь июльской ночью, в лесу, на поляне, под
одинокой сосной,- я шел с ним на богомолье, отдыха ради. Он сидел,
прислонясь спиною к медному стволу сосны, раздвинув длинные ноги, точно
ножницы; перед ним на маленьком костре закипала вода в походном чайнике.
Было душно, собиралась гроза. Меня, в ту пору, очень интересовали кроткие,
много и бесполезно думающие русские люди,- нравилось мне, что они не в ладу
с жизнью.
- Человек я мягкий,- ну, меня и протирали сквозь сито,- сказывал
Панашкин, посмеиваясь.- Сдал экзамен на сельского учителя.- оказался
неспособен к делу: играть с детишками могу, а учить - не умею! Нанялся к
татарину яйца скупат
