Горький Максим - Ярмарка В Голтве
А.М.Горький
Ярмарка в Голтве
Местечко Голтва стоит на высокой площади, выдвинувшейся в луга, как
мыс в море. С трех сторон обрезанная капризным течением Псла, эта ровная
площадь открывает широкие горизонты на север, запад и восток, и в южной
части ее столпились в живописную группу белые хатки Голтвы, утопающие в
зелени тополей, слив и черешен. Из-за хат вздымаются в небо пять глав
деревянной церкви, простенькой и тоже белой. Золотые кресты отражают снопы
солнечных лучей и, теряя в блеске солнца свои формы,- похожи на факелы,
горящие ярким пламенем.
На восток раскинулась равнина обработанных полей - вплоть до горизонта
пестреют квадраты, желтые и темные; среди них там и тут стоят пышные,
зеленые левады, белые хатки прячутся в садах, дороги вьются меж хлебов, как
змеи, стада вдали на выгонах - как игрушечные. На западе площадь крутым
обрывом опускается к быстро текущему Пслу; его вода блестит на солнце
серебром, на берегах стоят вербы и осокори; за Пслом опять поля до
горизонта и опять на них куски яркой зелени, полосы созревшего хлеба и
белые пятна хуторов. Хутора, в рамках из тополей и верб,- всюду, куда ни
взглянешь... Густо засеяна людьми благодатная земля Украины!
Над громадным пространством, тесно заставленным возами, тысячеголосый
говор стоит в воздухе, знойном и пыльном. Всюду толкутся, спорят и
"регочуть" "чо-ловiки", горохом рассыпаются бойкие речи "жiнок". Десять
хохлов в минуту выпускают из себя столько слов, сколько в то же время
наговорят трое евреев, а трое евреев скажут в ту же минуту не более одного
цыгана. Если сравнивать, то хохла следует применить к пушке, еврея к
скорострельному ружью, а цыган - это митральеза. Черные лица, черные волосы
и белые хищные зубы цыган так и мелькают в толпе; их характерная, гортанная
речь трещит в ушах,- за ней не успеваешь следить. Их проворные движения и
жесты красивы, но заставляют опасаться, быстрые темные глаза с синеватыми
белками сверкают хитростью и нахальством. Ловкие, гибкие, они являются
ласковыми лисицами басен и скалят зубы, как голодные волки. Четверо из них
осаждают какого-то "чоловiа", уже сбитого с толку и растерявшегося под
градом убедительных речей, осыпающих его немудрую голову. Он стоит среди
них, усердно чешет затылок и тяжело соображает. У него на поводу
молоденькая лошаденка. Ее осаждают оводы с таким же усердием и жаром, как
ее хозяина - цыгане. Вокруг этой группы толпа, внимательно следящая за
ходом сделки.
- Пiдождiть!..- говорит хохол.
- Не хочу! - восклицает цыган.- Что мне ждать: хиба ж я с того, что
подожду, гроши зароблю? Я тебе говорю прямо, как перед богом: моя лошадь
такая, что и сам полтавский губернатор на ней поехал бы куда хочешь - хоть
в Петербург! Вот на - какая моя лошадь! А что твоя? Только тем она на мою и
похожа, что у нее тоже четыре ноги и хвост! А какой у нее хвост? Это стыд,
дядько, стыд, а не хвост...
Цыган ожесточенно дергает лошадь за хвост, щупает ее всюду и руками и
глазами и всё говорит, говорит. Его товарищи пренебрежительно советуют ему:
- Э, брось! Что тебе хочется в убыток меняться? Вот дурной!.. Брось...
- В убыток? Ну, и буду меняться в убыток! Разве ж я моему коню и
карману не хозяин? Мне человек нравится, и я хочу человеку доброе сделать!
Дядько! Молитесь господу!..
Хохол снимает шапку, и они оба истово крестятся на церковь.
- Ну, господи благослови! - восклицает цыган.- Берите ж моего коня и
помните мое доброе сердце... Берите его и давайте мне пять карбованцев
придачи... Во
