Горький Максим - О 'карамазовщине'
А.М.Горький
О "Карамазовщине"
После "Братьев Карамазовых" Художественный театр инсценирует "Бесов" -
произведение еще более садическое и болезненное. Русское общество имеет
основание ждать, что однажды господин Немнрович-Данченко поставит па сцене
"лучшего театра Европы" "Сад пыток" Мирбо,- почему бы не показать в лицах
картины из этой книги? Садизм китайцев патологически интересен для
специалистов, наверное, не менее, чем русский садизм.
Не будем говорить о том, что еще недавно "Бесы" считались пасквилем и
что произведение это ставилось многими из лучших людей России в один ряд с
такими тенденциозными книгами, каковы: "Марево" Клюшникова, "Панургово
стадо" Вс. Крестовского и прочие темные пятна злорадного
человеконенавистничества на светлом фоне русской литературы.
Очевидно,- господин Немирович знает, что есть публика, которой забавно
будет видеть неумную карикатуру на Тургенева в годовщину тридцатилетия его
смерти, и - приятно посмотреть на таких "дьяволов от революции", каков Петр
Верховенский, или на таких "мерзавцев своей жизни", каковы Липутины и
Лебядкины; ведь, глядя на них. очень легко и удобно забыть, что есть люди
честные, бескорыстные, а несомненно, что ныне многие нуждаются в этом
забвении, и вот Художественный театр послужит этой нужде - поможет
дремлющей совести общества заснуть крепче.
Но оставим в стороне вопросы совести, а клевету и злые карикатуры
сотрет история,-станем говорить о социальной пользе инсценировки "Бесов".
Меня интересует вопрос: думает ли русское общество, что изображение на
сцене событий и лиц, описанных в романе "Бесы", нужно и полезно в интересах
социальной педагогики?
Неоспоримо и несомненно: Достоевский-гений, но это злой гений наш. Он
изумительно глубоко почувствовал, понял и с наслаждением изобразил две
болезни, воспитанные в русском человеке его уродливой историей, тяжкой и
обидной жизнью: садическую жестокость во всем разочарованного нигилиста и -
противоположность ее - мазохизм существа забитого, запуганного, способного
наслаждаться своим страданием, не без злорадства однако рисуясь им пред
всеми и пред самим собою. Был нещадно бит, чем и хвастается.
Главный и наиболее тонко понятый Достоевским человек - Федор
Карамазов, бесчисленно - и частично и в целом-повторенный во всех романах
"жестокого таланта". Это - несомненно русская душа, бесформенная и пестрая,
одновременно трусливая и дерзкая, а прежде всего - болезненно злая: душа
Ивана Грозного, Салтычихи, помещика, который травил детей собаками, мужика,
избивающего насмерть беременную жену, душа того мещанина, который
изнасиловал свою невесту и тут же отдал ее насиловать толпе хулиганов.
Очень искаженная душа, и любоваться в ней - нечем.
Может быть, она ищет некий стержень - прочное основание, которое
укрепило бы, кристаллизовало, оформило ее, и потому бунтует, все разрушая,
все грязня? Но грязью, мучительством, кровью не залечить своей раны, и пока
эта безумная душа ищет себе стержня или наказания,- сколько она-попутно в
монастырь или на каторгу - прольет в мир гнилого яда, сколько отравит детей
и юношества!
Достоевский - сам великий мучитель и человек больной совести - любил
писать именно эту темную, спутанную, противную душу. Но все мы хорошо
чувствуем, что Федор Карамазов, "человек из подполья", Фома Опискин, Петр
Верховенский, Свидригайлов - еще не всё, что нажито нами, ведь в нас горит
не одно звериное и жульническое! Достоеоский же видел только эти черты, а
желая изобразить нечто иное,
