Горький Максим - О М М Пришвине
А.М.Горький
О М. М. Пришвине
Писать о Вас, Михаил Михайлович, нелегко, потому что надобно писать
так же мастерски, как пишете Вы, а это, я знаю, не удастся мне.
И есть какая-то неловкость в том, что М.Горький пишет нечто вроде
пояснительной статьи к сочинениям М.Пришвина, оригинальнейшего художника,
который почти уже двадцать пять лет отлично работает в русской литературе.
Как будто я подозреваю читателей в невежестве, в неумении понимать.
Неловко мне писать ещё и потому, что хотя работать я начал раньше Вас,
но, внимательный читатель, я многому учился по Вашим книгам. Не думайте,
что я сказал это из любезности или из "ложной скромности". Нет, это правда,
- учился. Учусь и по сей день, и не только у Вас, законченного мастера, но
даже у литераторов моложе меня лет на тридцать пять, у тех, которые только
что начали работать, чьи дарования ещё не в ладах с уменьем, но голоса
звучат по-новому сильно и свежо.
Учусь же я не только потому, что "учиться никогда не поздно", но и
потому, что человеку учиться естественно и приятно. А прежде всего,
конечно, потому, что художник может научиться мастерству только у
художника.
Учиться я начал у Вас, Михаил Михайлович, со времён "Чёрного араба",
"Колобка", "Края непуганных птиц" и так далее. Вы привлекли меня к себе
целомудренным и чистейшим русским языком Ваших книг и совершенным уменьем
придавать гибкими сочетаниями простых слов почти физическую ощутимость
всему, что Вы изображаете. Не многие наши писатели обладают этим уменьем в
такой полноте и силе, как Вы.
Но, вчитываясь в книги Ваши, я нашёл в них ещё одно, более
значительное достоинство и уже исключительно Ваше; ни у кого другого из
русских художников я его не вижу.
Писать пейзаж словами у нас многие очаровательно умели и умеют. Стоит
вспомнить И.С.Тургенева, аксаковские "Записки ружейного охотника",
превосходные картины Льва Толстого. А.П.Чехов "Степь" свою точно цветным
бисером вышил. Сергеев-Ценский, изображая пейзаж Крыма, как будто Шопена на
свирели играет. Есть и ещё много искусного, трогательного и даже мощного в
изображении пейзажа нашими мастерами слова.
Я очень долго восхищался лирическими песнопениями природе, но с годами
эти гимны стали возбуждать у меня чувство недоумения и даже протеста. Стало
казаться, что в обаятельном языке, которым говорят о "красоте природы",
скрыта бессознательная попытка заговорить зубы страшному и глупому зверю
Левиафану - рыбе, которая бессмысленно мечет неисчислимые массы живых
икринок и так же бессмысленно пожирает их. Есть тут что-то похожее на
унижение человеком самого себя пред лицом некоторых загадок, ещё не
разрешённых им. Есть нечто "первобытное и атавистическое" в преклонении
человека пред красотой природы, - красотой, которую он сам, силою
воображения своего, внёс и вносит в неё.
Ведь нет красоты в пустыне, красота - в душе араба. И в угрюмом
пейзаже Финляндии нет красоты, - это финн её вообразил и наделил ею суровую
страну свою. Кто-то сказал: "Левитан открыл в русском пейзаже красоту,
которой до него никто не видел". И никто не мог видеть, потому что красоты
этой не было, и Левитан не "открыл" её, а внёс от себя, как свой
человеческий дар Земле. Раньше его Землю щедро одаряли красотою Рюйсдаль,
Клод Лоррен и ещё десятки великих мастеров кисти. Великолепно украшали её и
ученые, такие, как Гумбольдт, автор "Космоса". Материалисту Геккелю угодно
было найти "красоту форм" в безобразнейшем сплетении морских водорослей и в
медузах, он - нашёл и поч
