Горький Максим - О Тараканах
Максим Горький
О ТАРАКАНАХ
На песчаном холме, на фоне темносинего неба - мохнатая сосна, вся в звездах; под
сосною рыжеватый, ржавый валун; сосна как-будто растет из камня - цветок его. За
холмом - озеро; в гладко отшлифованной воде шевелятся золотыми тараканами
отражения утонувших звезд. Вдали, в плотной тьме воды и воздуха, - зубчатые,
желтые трещины, - огни невидимого города.
У камня, на небольшой кучке золотых углей, качаются оранжевые огоньки, освещая
ноги в сапогах из листового железа, ноги бородатого человека в шапке с
наушниками, в тяжелом овчинном тулупе; из бороды торчит трубка, на коленях
человека - сухие ветки; он, потрескивая, мелко ломает их и скупо кормит ими
огонь маленького костра; едва ли этот костер способен согреть его огромные,
железные ноги.
Другой человек лежит, вытянувшись на песке, он прижался к рыжему боку валуна,
лицо его прикрыто измятой шляпой, из-под шляпы высунулся костяной, голый
подбородок, вокруг головы венцом лежат на песке синеватые волосы. Почему-то
ясно, что этот человек - мертв.
- Кто это?
- А не видишь?
- Что с ним?
- Известно что - помер.
- Отчего?
- На ходу.
- Убит?
- Его спроси.
- А кто таков?
- Нездешний.
Человек с трубкой в зубах отвечает невнятно, неохотно и, как-будто, даже
враждебно; трубка его погасла, не дымит, волосатое лицо стерто дрожащим
отблеском костра. Пойду дальше, по дороге, измятой копытами терпеливых лошадей.
Ночь - суха, свежа; есть в ней что-то металлически холодное; от холода земля,
вода и воздух твердеют, сжимаясь в единую массу; с неба и озера она пронизана,
прошита медной проволокой звездных лучей. Очень тихо и кажется, что тишина тоже
все густеет. В такую ночь легко итти капризной тропою дум в бесконечную даль
воспоминаний.
"Нездешний" человек, который помер "на ходу", больше никуда не пойдет и никогда
не почувствует усталости. Странно, что у меня не явилось желания приподнять
шляпу с его лица, взглянуть каков он. Впрочем - мертвые однообразны: юморист
Марк Твэн принял в гробу сходство с трагиком Фридрихом Нитчше, а умерший Нитчше
напомнил мне Черногорова, скромного машиниста водокачки на станции Кривая Музга.
Звезды в небе, отражения звезд в озере и земные огни вдали воспринимаются как
дерзкие просветы сквозь тьму осенней ночи в область какого-то вечного и, должно
быть, очень холодного огня. "Вселенная суть горение, так же, как человеческая
жизнь", - утверждает Шкалик, учитель физики, человек трезвого ума. Химия учит,
что гниение суть тоже горение. Интересно: каким огнем сгорел "нездешний"
человек, умерший "на ходу"?
Песок скрипит под ногами. Шильонский узник протоптал в камне пола тюрьмы своей
глубокую тропу. От воспоминания об этом узнике фантазия всегда переносится к
человечеству, которое тоже неутомимо и непрерывно протаптывает тропы сквозь тьму
неведомого к познанию силы своего духа; "дух, возникнув из хаоса, стремится к
совершенной гармонии". Не помню, кому принадлежит эта высокая мысль. Анатоль
Франс склонен думать, что "высокие мысли" так же наивны, как "низкие истины".
"Высокие мысли" не удаются мне, "низкие истины" - не нравятся. У меня трудная
позиция человека, который, квартируя между небом и землею, оглушен ревом, воплем
земли, ничего не понимает в астрономии, и которому в тихие ночи кажется, что
созвездия иронически посвистывают.
Некто, помнится - Декарт, находил, что мыслить, это значит: стремиться к
обоснованной связи истинных суждений. Другие утверждают, что кроме дьявола,
именуемого отцом лжи,
