Гранин Даниил - Ты Взвешен На Весах
Даниил Гранин
Ты взвешен на весах...
Хоронили художника Малинина. Было людно, что удивило Щербакова. Гроб
стоял в зале, там происходило движение, приносили цветы, венки, при этом у
самого гроба возникала толкотня, все старались разглядеть покойного.
Разглядывали с любопытством почти неприличным, даже недоверием. И сам
Щербаков испытывал примерно то же, поскольку давно не числил Малинина в
живых. О Малинине каким-то образом позабыли, и, оказывается, прочно,
поэтому то, что он умер только сейчас, воспринималось с недоумением.
В дальнем углу играло трио. Между зеркал, завешанных холстами, висел в
траурной раме фотопортрет Малинина с орденами и лауреатскими значками.
Сами они, поблескивал, лежали тут же на красных подушечках, Малинин же
лежал отдельно, повыше, среди цветов и венков.
Приехало начальство, похороны сразу обрели значительность, и уже не
было места недавнему смущению.
Когда Щербаков встал в почетный караул, он увидел Малинина рядом, но не
узнал его. Задрав седую бороденку, которой на портрете не было, сухонький
старичок с каменно-ожесточенным смуглым лицом жмурился не то от сильного
света, не то от любопытных взглядов, в последний раз устремленных на него.
Совсем Малинин не был похож на того величаво-благодушного мэтра, которого
Щербаков помнил по институту, привыкшего к вниманию, уверенного в своей
безошибочной руке. Тот Малинин был насмешлив, весел, окружен сиянием
успеха. Таким он и возникал в речах, что произносились над ним одна за
другой. Ораторы смотрели то на покойника, то на бумажки, как бы не доверяя
своим глазам. Перечисляли награды, должности, названия некогда нашумевших
выставок и картин. Из всего этого количества следовало, что Малинин
заслужил славу большого художника, выдающегося, замечательного. Некоторые
его картины действительно помнились Щербакову до сих пор со всеми
деталями; вспомнил он и то, как Малинин приглашал его зайти к себе в
мастерскую, а Щербаков постеснялся, не пришел; жил рядом, выходит, с таким
художником, может быть, классиком - и не понимал. Выступила женщина из
Министерства культуры. Говорила она без бумажки, проникновенно, о жизни,
наполненной служением искусству, и Щербаков впервые взгрустнул. Но на
словах "сколько красоты мог еще дать людям его талант" голос ее прервался,
и тогда Щербаков вспомнил, что этот прерывистый вздох вместе с этими
словами он услыхал от нее же на похоронах режиссера их театра.
Он оглянулся. Неподалеку стояли Андрианов и Фалеев, они обсуждали, кого
ввести в худсовет вместо покойного. Спорили они тихо, сохраняя на лицах
скорбное выражение. На других лицах было такое же изображение скорби.
Одинаковость этого выражения заинтересовала Щербакова, секрет тут,
очевидно, в том, думал он, что чувство это неискреннее, потому что
искренние чувства несхожи и у каждого они должны выражаться по-своему.
Заиграл оркестр. Траурная мелодия поднялась над гробом, над венками,
подушечками, и в зале впервые повеяло тайной человеческой смерти, ее
вечной загадкой.
На кладбище поехало совсем немного народа. Хватило двух автобусов,
остальные пришлось отпустить. Ехали долго. Долго стояли у переезда. Дождь
перешел в снег. Крупные хлопья таяли в желтых лужах. В автобусе говорили о
болезнях, обсуждали, почему Малинин последние годы не выставлялся, одни
считали, что у него был кризис, другие, что он болел. Щербаков досадовал
на себя за бесхарактерность. Когда гроб понесли из зала, большая часть
публики куда-то пропала, непонятно было, как могло с
