Грекова Ирина - Летом В Городе
И.Грекова
Летом в городе
Когда цветут липы, город весь погружается в запах. Пахнет в трамваях, в
магазинах, на лестницах.
В большом библиотечном зале тоже пахло липами. Окна были раскрыты, и,
когда налетал ветерок, каждый чувствовал присутствие лип.
Шла читательская конференция. Все было как полагается. Стол, накрытый
зеленым сукном. Графины, цветы в горшках, микрофон. Народу собралось
много, человек сто, не меньше. В президиуме сидел писатель Александр
Чилимов. У писателя было хмурое, немолодое лицо, чуть отечное книзу, с
глубокой, врубленной морщиной между бровей. Он положил на зеленое сукно
большие, жесткие руки и смотрел прямо перед собой, на портрет Тургенева.
У другого конца стола, на самом краешке стула, примостилась заведующая
библиотекой Валентина Степановна. Она волновалась. В горле у нее першило,
в глазах жгло. Когда кто-нибудь из выступающих путался или запинался, она
начинала мучительно шевелить губами.
Только что отошел от микрофона Миша Вахнин, слесарь с инструментального
завода. Эх! Так вчера хорошо рассказывал, а теперь сбился. Генриха Беля
назвал Генрихом Боклем. Никак не мог выговорить "экзистенциализм". В зале
смеялись. Обидно! Знали бы они его... Ведь у человека свои мысли, свежий
взгляд - это не часто бывает.
...А писателю скучно. Сколько он, верно, слышал таких выступлений...
К микрофону вышла любимица Валентины Степановны - лаборантка Верочка из
соседнего НИИ. Развитая, умница - просто чудо! Ну, за эту можно не
бояться. А писатель все смотрит на Тургенева - чудак, смотрел бы на
Верочку. Одни глаза чего стоят. А сама мягкая, тонкая, гнущаяся, как
церковная свечка.
Верочка говорила, волнуясь, что называется, "переживала". Она все
сгибала-разгибала в руке конспект, а потом бросила его на стол, ухватилась
одной рукой за стержень микрофона и говорила-говорила, щекой к микрофону,
и эта щека у нее покраснела, словно микрофон был горячий...
"Милая моя, ну можно ли так волноваться? - думала Валентина Степановна.
- А какая хорошенькая! Что-то в ней старинное, эпохи Возрождения, что ли.
Где это я видела такую картину: девушка с лилией в руке? Точь-в-точь
Верочка с микрофоном".
Чтобы не смущать Верочку, Валентина Степановна даже отвернулась, стала
глядеть в окно. За окном жил своей жизнью бульвар. Мальчик в матроске
бежал за красным мячиком. Катились коляски, кормились голуби. Надо всем
этим нависла большая синяя туча. Парит. Наверно, будет дождь.
Верочка кончила. Раздались аплодисменты. Она оторвала руку от микрофона
и пошла на свое место, гибко лавируя между стульями. Проходя мимо
Валентины Степановны, она наклонилась, выдохнула шепотом:
- Ну, очень плохо?
- Нет, Верочка, очень хорошо.
- Ох, вы всегда меня утешаете, - и ускользнула.
Писатель сидел так же неподвижно, с морщиной между бровями. Хоть бы
улыбнулся, что ли.
- Слово имеет Марья Михайловна Ложникова, пенсионерка, старейший член
библиотечного совета.
Вышла очень маленькая кудрявая старушка со спущенным на одной ноге
чулком. Слуховой прибор висел у нее на цепочке, как охотничий рог. Она
разложила на зеленом сукне листочки конспекта. Много листочков. Писатель
содрогнулся. Марья Михайловна подошла к микрофону, поднялась на цыпочки и
металлическим голосом завопила на весь зал:
- Товарищи! Сейчас, как никогда...
- Не так громко! - закричали в публике.
- Что? - спросила Марья Михайловна. Она была похожа на чижика: кивает,
словно клюет.
- Не так громко! Потише! - надрывались в зале.
- Не слышу! - победно крикнула
