Гримберг Фаина - Мавка
Фаина Гримберг
Мавка
Повесть
В одном украинском городе, в Детском парке (а когда-то - Яковлевском
сквере) был фонтан в виде слона. То есть вода брызгала из хобота, и маленькие
детишки радостно плескались, вскрикивали, заливались смехом... И все это под
солнышком летним, под небом летним голубым. И город мог (если очень захотеть),
да, если очень захотеть, мог этот город и золотым показаться. И слон-фонтан
заменял в подобном случае и вола, исполненного очей, то есть многих глаз, и
льва... Допустим, огнегривого... Теперь, то есть в самом конце двадцатого - в
самом начале двадцать первого века, уже нет в указанном украинском городе
бывшего Яковлевского сквера, то есть Детского парка. Теперь там театр, что ли,
построили, не знаю. Откровенно говоря, не бывала я там, в указанном украинском
городе, и знаю обо всем из рассказов устных моего старого товарища Аркадия Ш.
Он в указанном украинском городе родился, вырос, учился, начинал складывать
стихи свои первые, и на украинском языке были стихи его первые. Он - с копной
всклокоченных (клокочущих) волос, а также бородка и усы, коричневые
(коричные), как волосы на большой его голове, и глаза, как привычно определять
глаза подобные, - с сумасшедшинкой, утопленные в большом лице, - немножко
фавн, самую чуточку - Пан Врубеля; мой старый товарищ Аркадий Ш., крепкий и
сутулый, очень-очень хороший человек, очень добрый, он, с этим его голосом,
глухим слегка и сильным, он говорил мне на память стихи Шевченко и Леси
Украинки. И я просто восприняла его чувство к языку стихов этих. И это был
прекрасный украинский язык, и по степени пригодности, припевности для стихов
сравниться, равняться может украинский лишь с самим итальянским, с самым-самым
тосканским наречием самого Петрарки.
В 1956 году Аркадию Ш. было пятнадцать лет. Давно уже он не плескался в
бассейне фонтана-слона, тогда фонтан-слон еще был, жил во всей красе, и
Детский парк, бывший Яковлевский сквер, существовал. Пятнадцатилетний Аркадий
- белая рубашка - отложной - треугольничками - воротник, засученные до локтей
рукава, тонюсенькие синие продольные нитяные полосочки, - и когда он мне
рассказывал, он, конечно, уже и не мог вспомнить, зачем и почему оказался,
очутился в Детском парке, близ фонтана-слона. Среди прочих детишек плескалась
и маленькая Тата Колисниченко, пяти лет. Я не без оснований полагаю Аркадия Ш.
одним из первых поэтов указанного украинского города, приметивших Тату
Колисниченко. Тата явилась в городе прекрасной и символической, подобной
Симонетте Веспутчи, или красавице Сибонэй Николаса Гильена, или воспетой
Симоном Дахом девушке по имени Анке из Тарау, то есть в семнадцатом веке
Тарау, а ныне - Владимирово, неподалеку от Калининграда (был Кенигсберг). В
университете указанного украинского города много водилось поэтов среди
студентов, будущих математиков и физиков. Университет построен был в известном
стиле ампир. И Аркадий Ш. учился среди студентов, будущих физиков. И много
читывали стихов, на память и с листков трепетных, присаживаясь на имперские
подоконники массивные. Но не Аркадий Ш. и не другие прочие поэты указанного
города воспели Тату Колисниченко. Это я ее воспела. И не в городе украинском
указанном, где я никогда и не бывала. И пятилетней, в пестрых трусиках, чуть
смуглой, голенькой, и черная косичка с красной ленточкой, и маленькие сережки
- красненькие камешки, кругло-гранено-мелко сияющие; нет, я не видела ее
такой. Аркадий видел.
Ему было тогда лет пятнадцать, но он
