Губер Борис - Известная Шурка Шапкина
БОРИС ГУБЕР
ИЗВЕСТНАЯ ШУРКА ШАПКИНА
I
Чубарову, заведующему совхозом Тешелово, исполнилось двадцать семь лет, но он
был застенчив, как ребенок, легко краснел и в минуты смущения мучительно
заикался, с трудом преодолевая каждое слово. Особенно робел он перед женщинами и
даже с совхозскими работницами, которых видел каждый день, не мог говорить
спокойно.
С той странной девушкой, что так неожиданно вошла в его жизнь, он встретился
впервые зимой, на открытии уездного Дома Крестьянина. Познакомил их председатель
берновского вика Терентьев, огромный, пышно-бородатый и всем обличием своим
похожий на соборного протодьякона.
Было это перед самым началом торжественного заседания. Длинный коридор,
украшенный гирляндами из еловых ветвей, уже опустел. Только мутно-лиловый
остывший дым, да запахи овчин и дегтя напоминали о мужиках, минуту назад
толпившихся и куривших здесь. Чубаров одиноко сидел на широком свеже-окрашенном
подоконнике. Давно уже докурил он свою папиросу, но все не решался встать, войти
в переполненный народом зал и, томясь, продолжал смотреть сквозь окно на улицу -
там, за двойными рамами, крупными мелькающими хлопьями вился по ветру снег.
Рокочущий бас Терентьева неожиданно раздался за его спиной.
- Здорово, друг, - проревел Терентьев громко, будто многолетие провозглашал, и
опустил на плечо Чубарова свою лапу, такую большую, что на ней, казалось, можно
было бы сажать в печку хлебы.
Чубаров сердито оглянулся.
- Эдак ты и убить можешь, - сказал он, краснея, отчего белокурая его борода
стала светлее щек.
- Ничего, агроном, выдержишь, - ответил председатель и продолжал, насмешливо
подмигнув веселым серым глазом. - Вот, знакомься-ка с барышней.
Он в бок кивнул головой. Чубаров посмотрел и только сейчас заметил его спутницу.
Она, и без того невысокого роста, рядом с председателем казалась совсем
подростком - голова ее, повязанная красным платочком, не доходила Терентьеву
даже до груди.
- Известная Шурка Шапкина, - сказала она звонким, мальчишеским голосом,
протягивая Чубарову руку и глядя на него с едва заметной улыбкой.
Чубаров мгновенно из красного стал багровым. Не зная, что делать, он соскочил с
подоконника, схватил ее холодную ладошку и, от смущения удерживая ладошку эту в
своей руке, с трудом выговорил:
- П-почему же соб-б-бственно известная?
- Почему? - она засмеялась, в смехе сощуривая влажно-блестящие глаза и морща
нос: - почему?.. А так уж вышло.
Она высвободила свою руку и, тряхнув головой, чтобы сбросить с косынки налипший,
сырой снег, предложила ему:
- Пойдемте?
Чубаров ничего не ответил - он не в силах был произнести ни слова и только
исподлобья смотрел ей в лицо. И, пожав плечами, она кивнула ему головой - уводя
за собой добродушно-покорного протодьякона, пошла по коридору, невысокая,
ладная, в новой куртке из оранжевых овчин и короткой зеленой юбке, открывающей
ноги почти до колен.
Щеки Чубарова медленно бледнели под бородой. В глазах его в одно пестрое пятно
слилось оранжевое, зеленое и красное. Слушая, как постукивают по полу
удаляющиеся каблуки, он вспомнил снег на ее косынке. "Как это ей не холодно?" -
подумал он - и, покачивая головой, повторил про себя:
- Известная Шурка Шапкина... Ну-ну!
Говорить с ней ему больше не пришлось. Только издали, урывками, видел он ее, да
когда она выступала с приветствием от берновского волкома, слышал звонкий
мальчишеский голос.
II
В совхозе жизнь Чубарова пошла по-старому. Как и прежде, он рано вставал и,
напившись молока, выхо
