Данилевский Григорий Петрович - Княжна Тараканова
Григорий Данилевский
Княжна Тараканова
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДНЕВНИК ЛЕЙТЕНАНТА КОНЦОВА *
Ни малейшего сумнения, - она авантюрьера.
Письмо Екатерины II
1
Май 1775 - Атлантический океан, фрегат "Северный орел"
Трое суток не смолкала буря. Трепало так, что писать было невозможно.
Наш фрегат "Северный орел" за Гибралтаром. Он без руля, с частью
оборванных парусов, уносится течением к юго-западу. Куда прибьемся, что
будет с нами? Ночь. Ветер стих, волны улегаются. Сижу в каюте и пишу. Что
успею записать из виденного и испытанного, засмолю в бутылку и брошу в
море. А вас, нашедших, молю отправить по надписи.
Боже-вседержитель! Дай памяти, умудри, облегчи болящую, истерзанную
сомнениями душу...
Я - моряк, Павел Евстафьевич Концов, офицер флота ее величества,
всероссийской императрицы Екатерины Второй, пять лет тому назад, божьим
изволением, удостоился особого отличия в битве при знаменитой Чесме.
Всему свету известно, как наши храбрые товарищи, лейтенанты Ильин и
Клокачев, с четырьмя брандерами, наскоро снаряженными из греческих лодок,
в полночь 26 июня 1770 года, отважно двинулись к турецкому флоту при Чесме
и послужили к его истреблению.
И мне, смиренному, удалось в то время - прикрывая брандеры, - в
темноте, с корабля "Януария", лично бросить во врага первый каленый
брандскугель. От брандскугеля, попавшего в пороховую камеру, вспыхнул и
взлетел на воздух адмиральский турецкий корабль, а от наспевших брандеров
загорелся и весь неприятельский флот. К утру из сотни грозных шестидесяти-
и девяностопушечных вражьих кораблей, фрегатов, гальотов и галер не
осталось ничего. Плавали одни догоравшие обломки, трупы и разрушенная
корабельная снасть. Наш подвиг воспел в оде на чесменский бой преславный
поэт Херасков, где и мне, незнаемому светом, посвящены в добавлении сии
громкие и вдохновенные строки:
Вручает слава ветвь, вручает ветвь Лаврову
Кидающему смерть в турецкий флот Концову.
Оные стихи твердили все наизусть. Хотя бывшие в нашей службе на
брандерах англичане, как Макензи и Дугдаль, главнейше приписывали себе
славу чесменской битвы, но и нас начальство отменно взыскало и отличило.
Притом и я был удостоен чином лейтенанта и взят в генералы-адъютанты к
самому победителю морских турецких сил при Чесме, к графу Алексею
Григорьевичу Орлову.
На службе мне везло, жилось вообще хорошо. Но страшный рок иногда
преследует людей.
Судьба отвернулась от меня, статься может, за поспешное, хотя
вынужденное удаление с родины.
Мы радостно жили на славных чесменских лаврах, превознесены и чествуемы
всюду - французами, венецианами, испанцами и иных наций людьми. И вдруг
мне, бедному, выпал новый, нежданный и тяжкий искус.
Война еще длилась. Граф Алексей Григорьевич Орлов, после шумных битв,
живя в удовольствии на покое, при флоте, говаривал:
- Я так счастлив, так, как будто взят, аки Енох, живой на небо.
Это он так только говорил, а неукротимыми и смелыми мыслями не
переставал парить высоко, с тех пор как некогда пособил Екатерине взойти
на престол.
Однажды, плавая с эскадрой в Адриатике, он послал меня для одной тайной
разведки к славным и храбрым жителям Черной Горы. Это было в 1773 году.
Лазутчики все ловко и умненько устроили. Я бережно в ночной темноте
высадился, снес что надо на берег и переговорил. А на обратном пути, в
море, нас приметила и помчалась за нами сторожевая турецкая кочерма.
Мы долго отстреливались. Наших матросов убили; я, тяжело раненный в
плечо, был найден на дне катера, взят в плен и от
