Диковский Сергей - Когда Отступает Цынга
Сергей Диковский
Когда отступает цынга
Это очень томительный и вежливый спор. Он разгорается и тухнет, как
сырой валежник в чугунной колонке. Он почти безнадежен. Это ясно по дымным
дорогам над двумя головами и груде сердито примятых окурков.
- Ну так как же, товарищ Орлов?
- Видите сами...
Два собеседника распластали руки над печкой. Очень холодно. Очень
туманно. Беличий хвост пара скачет над чайником... Ну и июнь!
- Вам известно, что на Дранке много цинготных, товарищ Орлов?
- Ну и снабженьице!
- На Ивашке ни луку, ни кислой капусты.
- Грустно, конечно... Но, знаете, нет лучше лимонной кислоты. Порошочек
за завтраком, порошочек к обеду.
Какой настойчивый посетитель! Он погружен в брезентовый плащ и тяжелые
сапоги кирпичного цвета из резины - прозодежду всех рыбаков Сахалина и
Камчатки. У него цинготные, точно вываренные, десны, синие ногти и на
молодом суровом лице прозрачным пунктиром соленых брызг отмечен штормовой
путь морем. Вот он снова повторяет настойчиво:
- В поселке Лука появились цинготные.
- Север... Ох и Камчатка!
И снова пауза длиной в папиросу. Снова в комнату, процеженные сквозь
туман, входят глухие басы волн, рычанье гальки и рассерженное шипенье
воды. О чем говорить, если сказано трижды: "Снабженец "Бурят" не рискнул
добраться в тумане к рыбацким поселкам. Соль и мука, сети и мясо выгружены
здесь, в бухте Ложных вестей, у тресколовной базы. Их надо забросить в
поселки, пока не пошла сельдь и люди способны стоять на ногах".
- Вашей базе придется дать катер, товарищ Орлов.
- Деньги на бочку, товарищ Латышев. Простите, у нас хозрасчет.
Посетитель встает. Он надевает сырую фуражку, одинаковую от польской
границы до мыса Дежнева, - зеленую фуражку погранвойск ГПУ.
Ему очень хочется сказать пригретому печкой, фуфайкой и новыми
чесанками человеку в очках:
- Какой же вы губошлеп и чиновник, товарищ Орлов. Вы не забыли
захватить из Владивостока ни портфеля, ни кожаной подушки для своего зада,
ни лимонных порошков. Вы распускаете в бесполезном сочувствии губы, слушая
историю пятисот рыбаков, ожидающих пароходного дыма, и не можете дать
ненужный вам катер. И, пока вы будете бормотать о хозрасчете, косяки
сельди пройдут вдоль камчатского побережья, мимо обессиленных рыбацких
поселков. Вы - глухой чурбан, с вашим почмокиванием и восклицаниями.
Но вместо этого он говорит:
- Я предлагаю немедленно дать катер.
- Ваше право... Но кто согласится в такие шторма?..
- Кончим... Распорядитесь приготовить лебедку для спуска.
Посетитель выходит в туман, и Орлов насмешливо фыркает ему в спину.
Чудаки эти пограничники, рыскающие вдоль побережья Камчатки. Ну, какой
черт тащит их совать нос в хозяйственные дела? Лазили бы по трапам
осматривать пароходы, отбирали бы пушнину и спирт, гонялись бы на лыжах за
бандами. Скажите, ну какое дело пограничникам до цинги и рыбаков из
Дранки? Сорвется путина - не им отвечать. Если Латышеву хочется самому
утонуть, то зачем же тащить за собою катер на двадцать пять сил?
Тот, кто смотрит на Дальний Восток с борта самолета, никогда не узнает,
как однообразно огромна тайга, как медленны чугунные волны Берингова моря.
Винт самолета просверливает путь от Хабаровска до Сахалина в шесть
часов. Винт парохода наматывает мили и водоросли восемь суток. Это
арифметика темпов, и ко многим районам на севере она отношения пока не
имеет. Есть побережье, где газету, рожденную хабаровской ротацией в шесть
утра, развертывают за обедом. И есть побережья, где восемь месяцев
