Добровольский В - Собачий Лаз
В. ДОБРОВОЛЬСКИЙ
СОБАЧИЙ ЛАЗ
I.
Вдруг заполыхала весна. Солнце пристально всматривалось в землю,
всматривалось, но не видело. Если б видело, то пожалело б всякую тварь,
которая не знала куда деваться от жара, пожалело б и поля, и траву, ко-
торая карежилась, но хотела еще улыбаться худенькими цветами.
Все мучается, все недовольны. Даже жабы оглушительно орут по вечерам,
- изнывают в жабьей тоске. Люди, как вареные, выползают из домов только
по вечерам. Если в такие дни тяжко на душе, - думается, - до смерти -
минута.
Жарко и нехорошо. Мне восемь лет. Зовут меня Еремей. За мать заводс-
кую, за имя в училище, что стоит на горе возле собора, ученики смеются и
дразнят, как собаку, - Еремей-Онуча. Ну, ничего, - и со смеху люди быва-
ют.
Рядом с нами, через двор, живет Наташа Шведова - дочка казначея. Она
уже невеста - ей шестнадцать лет. Наташа тоже смеется, как и все, и хотя
не говорит ничего, а, вижу, улыбается, когда иду мимо, улыбается, - что
у меня латаные штаны и сзади два окошка: штаны синие, а окошки рыжие. А
то и не замечает вовсе, а раз так даже обидела. Может, потому и обидела,
что стоял истуканом и смотрел ей прямо в рот. Она шмыгнула носом, как
малыши, и высунула язык.
Есть человек, который часто смотрит на Наташу, - псаломщик из собора
- Конон Иванович. По вечерам, в тесном воротнике, который душит, как
петля, и в зеленом галстуке, вроде большой жабы, Конон Иванович прогули-
вается возле крыльца Наташиного дома и еще посвистывает, а Кольку, - На-
ташиного брата, кормит конфетами. Конону Ивановичу язык не показывают.
Солнце притиснуло синюю тень к самой стенке сарая и наложило горячую
лапу на мою стриженую макушку. Надо забраться в прохладу, да нет сил
двинуться:
"Пускай печет. Буду держать голову на зло, пока не умру".
Вот уже все двоится в глазах, сердце болтается где-то у самого горла.
Жалко погибать так, но пусть потом подумают, поплачут, опомнятся. Почему
- Еремка? Других зовут по-настоящему - Сашка, Митька, Степка. Иван -
Ванька - и то можно терпеть. В сказках вон, Иванушка катается на сером
волке, волк говорит по-человечьи и привозит Ивана прямо к царевне. Ца-
ревна стоит в окне смирно, не смеется, не высовывает язык, как Наташа.
Ивану - мед, пряники, сахарные уста, отваливают полцарства тоже. За что
отваливаются-то? Что он дурак? Бабушка говорит, "за простоту Бог посыла-
ет". А Еремеи весь свой век толкут воду в ступе и ковыряют старые лапти.
Им Бог за простоту ничего не посылает.
"Утоплюсь в Кубани. Сложу руки на животе и пойду ко дну".
И вижу, как опускаюсь на дно реки со сложенными на животе руками, как
кругом в желтой воде зубастые сомы страшно шевелят огромными усами, слы-
шу над собой, на берегу, плач бабушки и сам начинаю тихо повизгивать.
"Сомы - они норовят прямо за икру. И лучше бы сперва Ванька Бочар
утопился".
Ванька Бочар и Наташа постоянно путаются в мыслях. Наташа - непонят-
ная, а Бочар - весь тут. Каждый день с ним режусь в суски*1 и каждый
день дерусь. Ванька - пузатый, раскосый, с приплюснутым носом. Хуже вся-
кого людоеда. Вот хорошо - мной будут угощаться сомы и всякая подводная
тварь, а Ванька будет всех драть!
"Сперва бы Ванька Бочар... Посмотреть бы, как он на том свете..."
Бабушка часто говаривала, что все дети ангелы и после смерти идут
прямо в рай. Она еще не знает, какой Ванька Бочар душегуб. Посмотреть
бы, как он в раю стал матерщинить и драться. Его бы сейчас ангел огнен-
ным мечом по шее. Наклал бы ему, как Адаму...
Сквозь звон и шум
