Евпланов Андрей - Чужаки
АНДРЕЙ ЕВПЛАНОВ
ЧУЖАКИ
Никто не знал, откуда взялся этот Гундобин. Говорят: приехал на
полуторке, то есть его привезли на полуторке, его самого и два чемодана с
ним. Филя привез. Это было известно доподлинно, потому что Филя сам любил
вспоминать этот случай.
Он хорошо помнил, как ездил в этот день в область, возил жмых и
задержался там, потому что встретил дружка, с которым служил в армии. Распил
с дружком поллитру, а потом, когда возвращался, уже в потемках, ему
показалось, что он сбил человека. И тогда он вернулся, чтобы посмотреть, и
увидел человека целого и невредимого. Тот преспокойно сидел на чемодане и
лузгал семечки. А рядом стоял другой чемодан.
- До Синюхина сколько возьмешь? - спросил человек.
Филя, с радости, что не задавил, сказал:
- Да ладно...
Взял чемодан и закинул в кузов своей полуторки. А попутчик сидит как ни
в чем не бывало и грызет свои подсолнухи, как будто ему и тут неплохо. Филя
видит такое дело - говорит:
- Ну, едешь, что ли?
- Я же спросил тебя: "Сколько возьмешь?"... Тогда Филя смекнул, с кем
имеет дело, и запросил трояк. А тот ему:
- Больше рубля не дам.
Вот так он и появился, этот Гундобин. Вылез из темноты на дорогу, а
может быть, и из-под колес, потому что Филе с четвертинки вряд ли
померещится будто он сбил человека.
А впрочем, с Филей еще нужно разобраться. Ведь не заметил же он тогда,
что человек, которого он привез к нам, в Синюхино, был одноруким.
Потом все увидели, что этот Гундобин однорукий, но это уже было на
следующий день, когда он пришел в контору.
В конторе было полным-полно всякого народу: и наших, и шабашников, и
командированных шоферов. Все курили и разговаривали, пока председатель
разбирался с бухгалтером. Тут трудно было заметить чужого, тем более что
чужой был из себя не видный: лицо как у всех и одет как все, в телогрейку и
резиновые сапоги.
Он вошел и встал у косяка незаметно, щуплый, серый. Но когда дверь
председательского кабинета отворилась и появился бухгалтер, он, не говоря ни
слова, протиснулся вперед и прошел в кабинет. И тут только все заметили, что
одна рука у него, та что в кармане, вроде бы и не рука, а пустой рукав,
заткнутый в карман.
Он вошел к председателю так, как будто никого в конторе не было,
никакой очереди. Только ничего у него из этого не вышло. То есть поселиться
он у нас поселился, а вот работы ему в Синюхино не нашлось. Больно разборчив
оказался. И устроился он истопником в район.
Каждый день выходил он чуть свет из своего дома с обшарпанным чемоданом
и шел через все село к проселку. Бывало, что попутки ему приходилось ждать и
час, и два, но он сидел на своем чемодане и ждал, и можно было подумать, что
этот человек пришел сюда в такую рань только для того, чтобы посидеть здесь
в свое удовольствие.
Если случалось, что кто-нибудь, кому тоже нужно было в район,
располагался рядом и хотел завести разговор, он мычал неопределенно или
отмалчивался, словно никого не слышал и не видел. А может, он и вправду
никого не слышал и не видел, потому что был в это время где-то далеко, может
там, где осталась его рука.
Никто не знал, где он потерял руку, и вообще никто почти ничего не знал
о нем. Разве только то знали, что он инвалид и что работает в школе
истопником, а живет в бывшем доме Бурцевых, большом, но сильно запущенном,
который он купил у прежних хозяев за триста рублей. Еще знали, что
обстановки у него никакой нет, потому что у него и занавесок не было. Потом
занавески появились, но это случилось позже, когда
