Европиан Петер - Девушка И Вампир
Питер Европеин
Девушка и вампир
i
Девушку звали Анастасией (если по правде, то Настей Синициной). Она жила
на третьем этаже и у нее был Бог. А у Бога - борода веником и сабля. И у
Анастасии тоже была сабля: купленная в магазине сувениров, но все равно
почти настоящая. Несмотря на "почти", сабля стоила дорого.
Прежде чем лечь спать, Анастасия опускалась на колени перед
импровизированным алтарем и молилась. Алтарь был тумбочкой,
задрапированной плотной тканью, красиво уложенной складками. Там же был
пристроен бумажный портрет Бога (добрые глаза, капюшон, скрывающий большую
часть головы, знаменитый веник с проседью) и сабля. Перед молитвой
обязательно гасился электрический свет и зажигались свечи в большом медном
подсвечнике. Потому что свет живого огня подходил для молитвы гораздо
лучше, чем электричество.
Кроме Бога, Анастасия верила в то, что в самое ближайшее время с
человечеством произойдет решительная и безвозвратная перемена. Бог обещал,
что это ближайшее время наступит десятого августа. И в доказательство
демонстрировал саблю - огромную, кривую, с пылающим белым клинком. И
предупреждал, что сабля уже занесена над человечеством, а значит пора
бросать все мирские дела и думать о вечном.
Несмотря на воинственный антураж, Бог был очень добрым. Он обещал всех
простить, а тех, кто будет почитать его при жизни, еще и наделить великими
духовными силами. В грядущем новом мире его почитатели надеялись стать,
хотя прямо об этом нигде не говорилось, особо приближенными паладинами.
А Наркиз ничего не знал ни про Бога, ни про сабли, будучи запертым в
своем каменном ящике. Не тот Наркиз, который грек. Другой. Тот, который
вампир.
Однажды ему очень не повезло, и он сто с лишним лет не мог выбраться
наружу.
Наркизом его когда-то прозвали... Сейчас уже трудно выяснить, за что
именно.
Невезение началось с того, что его не вовремя обнаружили - в таком виде,
в каком живым совсем не полагается быть. Разбудить не смогли, испугались,
что бледный, потрогали... оплакали и похоронили. В фамильном склепе, рядом
с многочисленными благородными предками.
Про Наркиза знали, что у него тяжелая наследственность (то ли с глазами
что-то, то ли кожа солнечные лучи плохо переносит) и жалели. А еще он слыл
просто хорошим человеком, добрым и справедливым. Он старался никого не
загрызать поблизости от дома и по возможности избавлялся от трупов.
Это все было очень давно. Задолго до того, как Анастасия появилась на
свет.
Лежа в гробу, Наркиз огорчался вместе со всеми, кто провожал его в
последний путь. Считаться живым гораздо лучше, чем мертвым. Живому можно
везде ходить, встречаться с людьми, более обстоятельно подходить к выбору
жертвы. Всего-то делов - сторониться зеркал и скрывать отсутствие тени. А
мертвому приходится думать о том, чтобы не быть узнанным кем-нибудь из
родственников или знакомых, никому не попасться на глаза около склепа.
Еще неплохо тем, кого похоронили на кладбище. Там бывает безлюдно, и если
аккуратно пристраивать на место могильную плиту, то никто ничего не
заметит. А если как Наркиза? Нужно то и дело превращаться в мышь, и не в
летучую, а в простую, которой приходится держаться подальше от челяди и
домашних животных.
Наркиз лежал в гробу, огорчался и не знал, что его в скорости ждет. Что
на его плите забудут четки, из-за которых... Представляете?
Если бы он знал, то сбежал бы прямо из гроба.
Четки были самые простые, деревянные, с таким же простым деревянным
крестом. Их ценность заключалась в
