Екимов Борис - Отцовский Двор Спокинул Я (Рассказы)
Борис Екимов
"Отцовский двор спокинул я..."
рассказы
ПРОСНЕТСЯ ДЕНЬ...
Зима. Январь бредет к середине, но день еще прибывает скупо. Восемь часов
утра, а в небе луна светит белой ледышкою. В глухой западной стороне - синяя
тьма, желтеет и розовеет заря на востоке, поднимая день.
Снега. До самого Крещенья сыпало и мело. Хату занесло по окна, а глухую
стену - вовсе до крыши. Так теплее. Но темно в доме, словно в берлоге.
Первым, впотьмах, чтобы не тревожить жену и внука, поднимается старый
куряка Пономарь. Сунув ноги в сухие высокие валенки и накинув полушубок, он
спешит на волю, дымит там, кашляет, глядит погоду.
Ластится к хозяину кудлатая большая овчарка Найда - последняя сторожиха.
Тобика и Жучку - обычных дворовых шавок, заливистых, глупых, - тех волки
унесли.
- Живая? - спрашивает хозяин. - Сторожишь или от волков хоронишься?
Найда молчит, она зря не лает, не визжит. Подойдет к хозяину, морду
поднимет - значит, рада.
Слава богу, ночью не сыпало и не дуло, снег чистить нет нужды. Руки
отваливаются грести его да кидать. Заборы перемело. По двору к сараям, к базам
тянутся целые траншеи, широкие и узкие, где какая нужда. Но сегодня - тихо.
Первый поход из дома для Пономаря - недолгий: покурить, покашлять,
поглядеть, все ли в порядке. И снова - под крышу, в тепло.
Вошел в дом, а навстречу, с кровати, кубарем, внук Сережа, младший
Пономарь, глаза аж круглые:
- Не появился еще?!
- Кто? - будто не понял дед.
- Кто - кто... Мой жеребенок!
- Вроде нет.
- А ты и не глядел?
- Не слыхать... Пойдем корму задавать, разглядим до дела.
Мальчика подгонять не надо, он одевается быстро.
- Умойся, - напоминает бабка.
- Потом, когда завтракать, - отвечает внук и торопит деда: - Ты чего?.. Я
уже оделся.
- Ты - молодой, вот и быстрый, - оправдывается дед. - А я - старый.
Мальчик не ждет его, он уже за порогом, в темном коридоре, потом на воле.
И всякое утро встречает его, вскидываясь, и порой валит мохнатая Найда, норовя
лизнуть горячим языком. Хоть и в привычку, но со сна это всегда неожиданно,
когда валится на тебя пушистая громада и дышит жаром в лицо. Мальчик не
обижается, лишь досадует:
- Погоди, игручая... Пошли поглядим.
И они спешат наперегонки к конюшне. Найда, большая и с виду будто
неловкая, в шерсти словно овца, в два мягких прыжка поспевает. А потом ждет,
потому что не умеет запор открыть.
Жеребенка опять нет. В теплой конюшенной тьме кобыла Дарья шумно вздыхает,
словно винится перед мальчиком.
- Ладно... - говорит он. - Это лучше. Теплеет. А то приморозишь.
Услыхав человечий голос, гусак Василий гогочет и шумно бьет крылами за
дощатой перегородкой. И сразу же, по соседству, курлычет индюк Игорь,
названный мальчиком неспроста, а в честь старшего заносистого братца, который,
слава богу, живет не здесь, а в городе, при отце с матерью.
Мальчик быстро отворяет лазы всей птице. И когда выходит из дома дед,
крылатое воинство уже бушует на невеликой толоке, от снега расчищенной. С
гоготом, распустив крыла, мчатся по кругу гуси. Индюк Игорь злится на них,
багровеет, стращая, скрежещет жестяными крылами; услужливые индюшки
поддакивают, заполошно курлыча: "Позор-позор... Какой позор..." А на всех
вместе нагло орет рыжий петух Чубайс. Это не мальчик, это дед назвал, раз уж
мода такая пошла. Петух молодой, но жилистый, настырный, двух старых забил. А
уж горло - луженое. Дед назвал, и теперь, когда настоящего Чубайса по
телевизору видели, радовались и говорили: "Наш..."
Бушует птица недолго. Мальч
