Библиотека в кармане -русские авторы

         

Емец Дмитрий Александрович - Когда Звонит Телефон


Дмитрий Емец
КОГДА ЗВОНИТ ТЕЛЕФОН...
Когда медсестра склонилась над Михайловым, то обдала его горячим несвежим
дыханием. Руки ее дрожали, она бестолково суетилась и попала в вену лишь с
третьего раза. Медсестра была неизбежным злом, которое приходилось терпеть -
другую было все равно не найти.
Четыре раза в неделю она приходила делать уколы и за дополнительную плату
покупала продукты. У нее было серое одутловатое лицо. Брови она зачем-то
выщипывала, но зато над верхней губой, ничем не сдерживаемые, топорщились
усики. Жалуясь на своего сожителя, она задирала юбку на толстых венозных ногах
и с удовольствием демонстрировала царапины и лиловые синяки.
Михайлов подозревал, что медсестра ворует и что хрустальную вазу, о
которой сказала, что разбила, она в действительности пропила. Перед тем, как
уйти, медсестра стала просить у Михайлова денег. По непонятной причине она
подозревала, что у калеки кое-что припрятано.
- Вынужден вас разочаровать. Пенсия двадцатого, - сказал Михайлов. Он
всегда выражался немного выспренно, что, помнится, смешило жену.
- Может, из вещей чего-нибудь? - Сиделка забегала глазами по комнате. -
Скажем, шаль. Я там в шкафу видела.
- Вы были в ТОЙ комнате и рылись в ЕЕ вещах? Как вы открыли дверь?
- Ничего я не рылась, просто посмотрела... Уж и посмотреть нельзя... А
ключ вы оставили на кухне. Думаю, дай загляну, может, там уже все моль
пожрала...
- Верните немедленно ключ!
- Да подавитесь вы! Нате!
Медсестра рассерженно стала заталкивать в сумку железную коробку со
шприцами и ампулами.
- И повернется же язык! И это вместо благодарности! Да чтобы я взяла
чужое... Все равно все сгниет... Ей на том свете ничего не нужно...
И она ушла, хлопнув дверью...
Легче всего Михайлов переносил одиночество. Тогда пропадало ощущение
времени, и вчера смешивалось с сегодня, а сегодня со завтра.
Днем он часами сидел, уставившись в окно, или рассматривал альбом с
фотографиями. На фотографиях жена и сын жили, меняли прически и платья,
улыбались, ходили в цирк, а их могилы уже год как заросли одуванчиками, сквозь
которые проступала верхушка креста с надписью: Инв. N 123. В этом было
какое-то противоречие, пытаясь осознать которое Михайлов впадал в оцепенение,
тупое, бездумное и - потому блаженное.
Все зеркала в доме были завешены. Это было первым, что он сделал, когда
его выписали из больницы... Он подъехал к большому зеркалу в коридоре,
подъехал очень медленно: пользоваться каталкой он тогда еще не научился, и с
минуту изучал свое отражение: сгорбленный человечек в инвалидной коляске,
крохотный, занимающий только самый низ зеркала... Плохо зарубцевавшиеся шрамы
на щеках от разбившегося стекла, между которыми кустилась густая щетина... Но
испугало Михайлова не это: самым страшным была пустота и тишина, надвигавшаяся
на него со всех сторон и смотревшая со стен и книжных полок этой некогда
полной веселья и счастья квартиры...
Покрывало, которое Михайлов набрасывал на стекло, все время падало, и
опять зеркало отражало крохотного человечка с изрезанным лицом.
Вторую комнату Михайлов запер на ключ. Там все осталось так, как было в
самый последний день, когда они торопились на дачу - одежда жены на спинках
стульев, пересохшие цветы на окнах и разбросанные игрушки сына... Жена и сын
погибли сразу, а Михайлов в полном сознании попал в реанимацию со сломанным
позвоночником. Лежа на больничной постели, Михайлов десятки раз невольно
переигрывал эту ситуацию. "А если бы он затормозил... А если бы выве





Содержание раздела