Емец Дмитрий Александрович - Почтовая Голубица
Дмитрий Емец
ПОЧТОВАЯ ГОЛУБИЦА
сценка
На дворе март, взбалмошно сияет солнце, истекают слезами сосульки, но
здесь, в квартире No 15, где пахнет старыми вещами и стоят на полках
фарфоровые безделушки, вечная осень.
Старушка Божий одуванчик, дунешь - рассыплется. Девятый десяток разменян.
Волосы редкие, белые, тонкие - пушинки. Всюду приглажены, одна лишь прядка над
правым ухом бунтует, что придает Божьему одуванчику вид немного
легкомысленный. Стоит старушка у окошка, у фиалки сухие цветочки отщипывает.
Да только мысли ее не здесь, не в фиалке и не в капели. Заметно, что
старушка в большом нетерпении, то оглянется, то переступит, то рот откроет, да
тотчас и закроет.
Наконец, решившись, быстрыми семенящими шажками старушка подходит к дверям
и заискивающе окликает:
- Коралла Алексеевна! Коралла Алексеевна!
После второго призыва из соседней комнаты доносится скрип кровати и
раздраженное сопение. Одуванчик пугается.
- Как же так? Вы спите, лапочка?
- Поспишь с вами, лапочка моя Тамара Васильевна! - раздраженно
передразнивает толстый голос. - Едва промучалась с давлением и вот -
разбудила, дура старая!
Одуванчик вбирает голову в плечи. Однако она уже решилась, отступать
поздно. Позади Москва или даже нечто более важное.
- Коралла Алексеевна, будьте так добры... Можно вас побеспокоить? - зовет
она с щепетильной старушечьей гипервежливостью.
Яростно скрипит сетка кровати. Глухие удары босых пяток по ковру, затем
более громкие - по линолиуму. Одуванчик, слушая эти гневные шаги, съеживается
еще больше.
В комнату заходит грузная усатая старуха лет семидесяти. Это Коралла
Алексеевна Швыдченко, племянница жены брата Божьего одуванчика или что-то в
этом роде. По ее синему халату крупными пятнами разбегаются цветы -
несуществующая в природе помесь мака и розы.
Речь ее выдает в ней малороссийку. Звук "г" звучит у нее по-украински, с
придыханием. Вместо "што", она говорит "шо", а в моменты удивления или
радости, разводя руками, произносит с непередаваемой экспрессией: "Тю! Да ты
шо!"
Но сейчас не такой момент. Сейчас разбуженная старуха не в духе. Войдя в
комнату, Коралла устремляет на Божьего одуванчика сердитый взгляд.
- Сколько ж можно? Готовь - я, рынок - я, рецепты - я... Вот подохну как
собака, вы ж меня еще и переживете, - шипит она. - Ну чего вам, Тамара
Васильевна? Снова читать?
Божий одуванчик с надеждой кивает.
- Шо читать-то? Вы ж его, небось, наизусть уже знаете. Или от чтения там
чего новое появится? - язвит Коралла Алексеевна и, хотя по комнате, начинает
брюзжать.
Божий одуванчик виновато моргает и дожидается, пока минует гроза. Наконец
грузная старуха берет со стола растрепанное письмо, подносит его к глазам и
собирается уже читать, но тут ей приходит в голову, что она недостаточно еще
накуражилась за прерванный сон.
- Чего ж сами не читаете? Вам написано - не мне! Вот и читайте, а я всё -
баста! - сопит она, перепрыгивая с "вы" на "ты" и всовывая письмо в ладонь
Божьему одуванчику.
Старушка берет письмо и, щурясь, вертит его. Коралла испытующе наблюдает.
Вся ее массивная фигура выражает превосходство и провокацию.
Внезапно Одуванчик преображается. Во всем другом она готова уступить, но
только не в том, что составляет для нее единственную ценность. Она
захлебывается от возмущения, заикается и даже не договаривает слов.
Усатая старуха равнодушно слушает. В волнении и заикании Одуванчика для
нее нет ничего непривычного, все это она уже слышала и не раз. Коралле уже
известно, что с
