Етоев Александр - Наши В Космосе
Александр Етоев
НАШИ В КОСМОСЕ
ПЛЫВЕТ, ПЛЫВЕТ КОРАБЛИК...
Груз
Чего впереди было вдоволь - так это времени. Целых двенадцать лет, если
фулет на трассе не вздумает развалиться. Тогда придется намертво залечь в
капиталку и ждать еще года четыре.
Так что пока довезут груз до Мастырки (перевалочная в системе Цефея), да
пока выгрузят, да обратно - полжизни, глядишь, и нет. А груз-то: крышки для
люков, 300 тонн. Вот так. Полжизни да 300 тонн каких-то чугунных крышек.
Но ничего не поделаешь - служба.
Фулет грохотал, как телега горшечника, пущенная по мосту галопом. Чугунные
кругляшки навалом лежали повсюду: в проходах и галереях, в шлюзах, отсеках,
кладовых - куда ни ступи, везде окажется под ногой эта сволочная чугунка.
Сколько ног поломали и побили голов, сколько еще поломают за дюжину лет полета
- об этом, может, и скажет когда-нибудь корабельный фельдшер, девяностолетний
старик, ослепший и оглохший за годы службы в фуфлоте, наживший к старости
ангеоцеребральный склероз, но дело свое знающий крепко.
При разгоне чугунные крышки валили в дальние хвостовые отсеки. Если в это
время на корабле перегорали лампочки - а они имели манеру перегорать все
сразу, - чугунная лава была опасна втройне.
И, наоборот, когда корабль тормозил, из носовой части беги, как от
извержения вулкана.
Шум в отсеках стоял такой, что штурман с двух шагов крыл почем зря
капитана, а тот думал, святая простота, что ему докладывают о состоянии
трассы. Одним словом, полет проходил нормально.
Василий Лукич
- О чем, Вова, взгрустнулось?
- Да так.
- Тошно?
- Да нет.
- Расскажи, Володя. Когда выговоришься, всегда легче бывает.
- Чего говорить-то?
- Как чего? То и говори, почему невеселый. Почему все фулетчики как
фулетчики - песни поют, в домино режутся, один ты торчишь дни и ночи у
иллюминатора, звезды считаешь. Что, все двенадцать лет так и
просидишь-просчитаешь? Много ли насчитал-то?
- Чего?
- Ну, звезд.
- А-а.
- Да, Вова... Трудный ты человек. Значит, решил молчать?
- Не знаю я, о чем говорить.
- А ты подумай.
- Ну, подумал.
- И что?
- Не знаю.
- Ну, хватит, Вова, Цебриков Владимир Олегович, двадцати четырех лет,
место рождения Фомальгаут-2Е, Шестая спиральная орбита, планета Лесная,
Равнинный пояс, город Рогожин, улица Чапаева, дом 18, квартира 24, холост,
судимостей нет, в период межзвездных войн на территориях, оккупированных
противником, не проживал, родственников в системах, не контролируемых Советом
Галактики, не имел. Хватит, даю тебе сроку час. Если за этот час вот здесь, на
этой бумаге, не напишешь подробно все, что от нас скрываешь, о чем думаешь и
по ком грустишь, пеняй на себя. Так что думай, Владимир Олегович, думай. И
запомни, я тебе не какой-нибудь дядя Миша, вахтер на четвертом шлюзе, с
которым ты вчера с восемнадцати двадцати до восемнадцати двадцати четырех вел
шепотом двусмысленные разговоры. Я из тебя все жилы вытяну, а правду узнаю.
Гадом буду, узнаю. Или я не помощник капитана по режиму Василий Лукич Шестаков
и у меня в левом паху не сидит осколок метеорита.
Чужой
На черном с блестками полотне, наглухо спеленавшем Вселенную, глаз лючника
Федора Кузьмича Деева, дяди Феди, как его называли в бригаде, не находил себе
ничего интересного.
- Ну и что, - говорил Федор Кузьмич, - подумаешь, Космос. - Подслеповатыми
глазками он обшаривал скучную пустоту. - У нас на Дльдебаранщине, вот там
просторы. А здесь...
Дядя Федя делал губами шлепок и невидимо сплевывал на прозрачную стенку из
стеклобетона.
