Жженов Георгий Степанович - Рассказы
Георгий Степанович Жжёнов
РАССКАЗЫ
Детство
Что делать?
Арест
"Кресты"
47-й километр
Саночки
От автора
До недавнего времени все, кого интересовало мое прошлое, при встречах
на улицах, в театре, в поездах и самолетах, на творческих вечерах и
особенно в своих письмах мне, касаясь периода моей жизни на Севере,
спрашивали: "Скажите, Георгий Степанович, вы поехали на Колыму и на Таймыр
по комсомольской путевке?"
Потом - уже после публикации рассказа "Саночки" в журнале "Огонек" и
книжки "Омчагс-кая долина", вопрос стал звучать иначе: "А за что вас
посадили, Георгий Степанович?"
И хотя большинство спрашивавших не хуже меня знали, что репрессиям
подвергались миллионы безвинных, мой ответ: "Ни за что" - никого не
устраивал. В таких случаях мне отвечали: "Вы нас не так поняли, мы верим,
что вы не виноваты, что вы не враг народа... Но мы хотим знать конкретный
повод, по которому из вас - двадцатидвухлетнего - состряпали
"государственного преступника"! Что это было? Неосторожно оброненное слово,
рассказанный анекдот, "опасное" знакомство, донос или что другое?.."
В предлагаемых читателю записках я пытаюсь извлечь из недр моего
прошлого события более чем полувековой давности.
Пытаюсь воскресить, вытащить из архивов пережитого страницы жизни,
давным-давно прочитанные, перевернутые быстро бегущим временем и
похороненные в бездонных кладовых забвения...
Единственным и не всегда надежным помощником в этом мучительно трудном
деле, затеянном мною на восьмом десятке лет, является память.
Человеческая память - гигантский музей, хранящий в своих "запасниках"
все невостребован-ное временем, все забытое!..
Никаких других источников, по которым я мог бы сверить собственную
память с действитель-ностью, с фактами чудовищного произвола властей, в
моем распоряжении нет. И спросить некого...
Один за другим уходят из жизни последние свидетели - человек не вечен!
Годы, проведен-ные в царстве ГУЛАГ не способствуют долголетию... Среди
товарищей по несчастью я был один из самых молодых тогда.
До ареста дневников или записных книжек не вел. Всегда хотел,
неоднократно давал себе обещания записывать самое интересное и
существенное, даже начинал, но дальше начинаний, как правило, дело не шло,-
легкомысленно надеялся на свою молодую память.
Позже - в заключении, когда еще жива была надежда на возвращение,
когда особенно хотелось запомнить все, что происходило со мной и вокруг
меня, чтобы когда-нибудь на свободе рассказать обо всем людям,- вести
дневниковые записи, а тем более хранить их было равносиль-но самоубийству.
В то время обнаруженный при обыске автомат, тайно хранимый заключенным,
грозил бы последнему меньшей карой, нежели найденные при нем записи,
сделанные из-за "колючей проволоки"...
В годы лагерного произвола увековеченных слов боялись больше, чем
оружия. И не без основания: все беззакония всегда творились скрытно от
народа! Тайну преступлений оберегают тщательно - нарушителей и свидетелей
не щадят.
Итак, надежда только на собственную память...
Началом всех несчастий в нашей семье явился роковой декабрь 1934 года,
когда был убит Сергей Миронович Киров.
В эти скорбные для ленинградцев дни, университет, в числе других
предприятий и организаций города, отдавал последний долг памяти партийного
лидера, тело которого было выставлено для прощания в Таврическом дворце,
недалеко от Смольного.
Стояли сильные декабрьские морозы...
Мой брат Борис, студент механико-математического факультета
университета, обратился
