Журавлев Николай - Живут Три Друга
НИКОЛАЙ ЖУРАВЛЕВ
ЖИВУТ ТРИ ДРУГА
В декабре 1928 года из Болшевской трудкоммуны ОГПУ в Кемь, что на
берегу Белого моря, прибыла комиссия с "особым" заданием. Ей предстояло
забрать из "Соловков" сотню заключенных. Среди воров всех мастей, от
"медвежатников" до "скокарей", Соловки пользовались широкой известностью.
Полное название этого учреждения, расположенного на острове, в бывшем
монастыре, было УСЛОН - Управление Соловецких лагерей особого назначения.
Отправляли сюда только рецидивистов - закоренелых, с большим сроком.
Бежать из Соловков было невозможно: вокруг море, самый ближний берег - в
Кеми, за шестьдесят километров.
И вот возник смелый замысел: перевоспитывать заключенных новым методом.
Молодая Советская Республика ставила грандиозный опыт, на который не
осмеливалось ни одно западное государство, предлагало матерым
преступникам, осужденным законом за грабежи и кражи, получившим долгий
срок заключения, начать нормальную трудовую жизнь на свободе.
Что это означало? Если человека брали из тюрьмы или из лагеря со сроком
отсидки три года или пять лет, то приговор не отменялся. Именно эти три
года или пять лет он и должен был провести в стенах Болшева, как
осужденный, однако работая в обычных условиях. Когда же кончался срок
приговора, с бывшего преступника снималась судимость, он становился
полноправным членом общества и мог навсегда распрощаться с коммуной и
избрать себе местом жительства любую точку Советского Союза.
Летом того же 1928 года приехавший с о. Капри в Россию великий
пролетарский писатель Максим Горький в сопровождении организатора
Болшевской трудкоммуны Матвея Погребинского и нескольких воспитанников
совершил путешествие в Соловки. Он хотел сам посмотреть на это гнездо
"соловьев-разбойников", посмотреть, в каких условиях живут заключенные.
А вернувшись, горячо поддержал новое начинание, согласившись, что это
лучший путь для искоренения преступности в государстве. Тогда же
Погребинский договорился с начальником УСЛОНа о переводе первой партии
заключенных, выразивших согласие поселиться в коммуне. Отобрали сто
человек, и спустя полгода, в декабре, новая комиссия из болшевцев явилась
в Кемь, чтобы перевезти этих людей с севера под Москву. Приехало их шесть
человек во главе с воспитателем Смилянским, бывшим работником ОГПУ. В
состав этой комиссии входил и я.
В Кеми находился распределительный лагерь, и первая партия,
подготовленная к отправке в Москву, уже поджидала нас. Перед тем как
принимать заключенных, Смилянский нас проинструктировал.
- Напоминаю вам, товарищи, положение весьма сложное. Принимаем...
матерых жуликов. Сами знаете, вы такие же были. Когда расконвоируют
соловецких заключенных, они почувствуют себя людьми свободными, и не
исключена возможность, что кое-кто попытается и убежать.
- Положим, сейчас они не убегут, - сказал член комиссии Алексей
Погодин. - А вот когда перевалим за Петрозаводск, выедем из Карелии, там
уж смотреть надо в оба.
У нас в Болшеве ценили, уважали Погодина и с мнением его считались. Еще
не так давно Погодин был известным "медвежатником" - брал несгораемые
кассы, пускался на головокружительные авантюры. Человек он был начитанный,
с интеллигентными манерами, хорошо одевался, холил свою рыжую бороду,
аккуратно подстригал волосы с широкой плешью. Было ему уже далеко за сорок.
- Да уж нам ли не знать? - засмеялся я. - Сами хлебали тюремную баланду.
Мы оформили с начальством лагеря документы, а затем в наше распоряжение
передали первую пар
