Земляной Андрей - Странник 3
АНДРЕЙ ЗЕМЛЯНОЙ
ДЕНЬ ДРАКОНА
(СТРАННИК – 3)
Пролог
Я брел по бесконечному коридору боли. Брел без мыслей и, в общем, без эмоций. Боль была везде. От нее нельзя было уйти — ни в себя, ни еще глубже. Там тоже везде была боль.
Она растворяла сознание, дробя его на кусочки, а потом раскалывая их на еще более мелкие. Я тонул и подыхал, теряя личность, как теряет воду бурдюк, пропоротый нерадивым слугой. На одной чаше весов был я, на другой боль, и она перевешивала меня.
Я брел по битому стеклу, натыкался слепыми пальцами на раскаленные стены и зазубренную сталь, падал в озера жидкого газа и становился добычей стаи голодных волков.
Все люди, которых я когда-то заставил страдать, корчили мне гнусные рожи и заходились радостным хохотом, участвуя в коллективной пытке. Наверное, мне должно было их бояться. Но страшно не было. Было просто противно.
Даже сейчас я бы прикончил любого из них просто потому, что в основном это были подонки. Вместо страха я ощущал только ненависть.
Сам того не замечая, я вскипал черной волной ярости, которая вставала во мне, как встает волна тайфуна, выходя на берег.
Я никогда не знал, что за источник питает мою силу. Но, видимо, он был и здесь. Потому что ухмыляющиеся рожи вдруг исчезли начисто, сметенные ударившей из меня плетью бешенства.
А я, обретя возможность двигаться, стал метаться в пожиравшем меня пространстве, собирая распыленные частички своей личности и восстанавливая то, что еще было возможно, и даже то, чего не хотелось. Сейчас мне была дорога каждая, даже самая омерзительная, черта моего характера.
Я собрал воедино все, что удалось, и замер. А дальше? Боль никуда не делась… Просто установился некий баланс.
Устойчивое равновесие, которое, как известно, может длиться вечно.
Боль, боль… Везде была только она. Ее величество Боль. Так продолжалось очень долго. Может быть, целую вечность.
В конце концов я решил поговорить со своей болью.
— Эй, старая злючка!
— А, привет, привет! — вдруг радостно отозвалась боль.
— И долго ты меня еще будешь мучить?
— Мы теперь с тобой навсегда вместе. Я твоя последняя любовь, — мерзко хихикнула боль. — Ты помнишь, как корчился тот парень, которому ты вогнал раскаленный шомпол в спину? А? Помнишь?
Как он умолял тебя не делать этого? Помнишь, вижу… Я хочу, чтобы ты сам оценил тот свой подарок.
— Тот, как ты говоришь, парень хладнокровно, словно в тире, расстрелял колонну беженцев. Я бы его просто прикончил. Но он знал и не хотел говорить, где залегла его банда, — объяснил я.
— У каждого свой список грехов. А ты помнишь чернокожую девочку, которой ты прострелил плечо? Она потом умерла в госпитале американской военной миссии, — продолжала боль.
— Так она хотела меня убить. А штуки, что была у нее в руках, хватило бы на всех нас…
Никогда не думал, что придется оправдываться перед собственной болью…
— А кто тебе сказал, что твоя жизнь дороже? Ты был палачом и убийцей всю свою жизнь. А теперь я буду твоим палачом… — мечтательно проговорила боль.
— А ты не боишься, что я сдохну? — разозлился я.
— Нет, не боюсь. У тебя ведь и жизни-то теперь нет. Ты сейчас просто иллюзия.
— Но и ты ведь тоже иллюзия! — не сдавался я.
— Для кого-нибудь другого может быть и так. Но для тебя я реальность. И должна сказать — единственная доступная реальность.
— А если я сойду с ума? Какая радость мучить умалишенного?
— Конечно, сойдешь! — хихикнула моя невидимая собеседница. — Но обещаю: очень, очень нескоро.
— Боль, а боль! — выкрикнул я. — Ты просто старая вонючая сучка…
Молчани
