Звонов Алекс - Бардак
Алекс Звонов
БАРДАК
- Смотри! Вон туда смотри! - горячо лепечет мне в ухо Леха и толкает в бок
локтем. - Глаза у меня лезут на лоб. Я прижимаю плотнее к себе автомат и
впиваюсь до боли пальцами в железо, когда она проходит мимо нас. Женщина!
Распущенные по плечам волосы, расстегнутый плащ, под которым разорванное
платье едва прикрывает сползающий чулок: Hо внимание привлекает не это, а -
сверток, который она прижимает к обнаженной груди окровавленными руками.
Кажется, у меня начинают заходить шарики за ролики.
- Подождите: - кричу я и зачем-то протягиваю руку. - Она скользит по мне
невидящим взглядом и шарахается в сторону, ступая босыми ногами по асфальту,
усыпанному осколками стекла и битого кирпича, израненному гусеницами танков
и испачканному тяжелыми сапогами.
Женщина что-то говорит, губы шевелятся, но слов не слышно. А мой взгляд
упорно держится на свертке. "Господи, это же ребенок!" - делаю я для себя
открытие. К горлу подкатывается комок. Хочется упасть на четвереньки и
вывернуть наружу все свое нутро. У ребенка наполовину размозжена голова.
Кровь и мозги уже застыли, подсушенные временем:
Что я вынесу из армии, из этой войны? Что даст мне все это? Что? Бардак.
Кругом - бардак. Зло, хамство, ханжество, мат, тупость, безделье. А еще эта
война. Очередная гражданская война, с мягких названием "межнациональный
конфликт". И мы здесь в качестве "золотой середины". Вокруг стреляют, жгут
дома, грабят, насилуют: А мы шарахаемся между воюющими, то и дело принимая
на себя ненавидящие взгляды толпы, оскорбления, нападения, пули:
Кажется уже никогда не выветрится из хэбэ запах горелого и разлагающегося
человеческого мяса. Кажется навсегда исказили психику детские головы,
расколотые о стены домов, трупы изнасилованных толпой женщин, с торчащими
между ног бревнами и бутылками, трупы мужчин с отрезанным мужским
достоинством. Кого и как потом любить? И возможно ли это?
Бардак! Кругом - бардак. И первый наш солдатский выезд на войну был
бардачным.
Мы с Серегой тогда только вернулись от девчонок из самохода. Болтались по
ночному городу, держались за руки, клялись в любви и нежности и, конечно,
целовались. Hежно и истово. До мокроты в солдатских трусах. А в перерывах
снова клялись в любви и готовности хоть завтра бежать в ЗАГС.
А "завтра" для нас взорвалось истошным воплем дежурного:
- Рота, подъем! В ружье! - Короткий, послеобеденный сон прерывается ошалелым
пробуждением. Я вскакиваю со всеми и, сквозь мат, чертыханье, грохот
падающих со второго яруса тел, с закрытыми глазами натягиваю хэбэ, мотаю
портянки и бегу вооружаться. Противогаз хлопает по брюху, лопата - по
заднице, каска болтается на полудремлющей голове. Зачем все это?
Приказ швыряет нас в "горячую точку". В "транспортнике" ужасно холодно. Мы
травим анекдоты и гогочем, чтобы согреться. Эх, бабу бы сюда! Хоть
посмотреть, подышать ее теплом. Hо в "транспортнике" нет даже стюардесс. И
вообще, кажется, бабы нам недолго заказаны.
Приземлившись, мы то и дело строимся и расходимся. Вся трава аэропорта уже
вытоптана солдатскими сапогами, привалиться негде.
- Пять минут - перекур, перессык! - командует ротный, и мы с усердием, без
стеснения, выставив "шланги", опорожняем мочевые пузыри на незнакомую землю.
С этого начинаются все боевые действия. - Покурить так и не удается, тем
более, что сигареты - только у "стариков", да счастливчиков. Мы опять
куда-то бежим, путаясь ногами в черенках саперной лопаты. Какой-то
солдатский хохмач изобрел этот ч
