Зубков Борис & Муслин Евгений - Хлеб
Борис Зубков, Евгений Муслин
Хлеб
Дерево для мотыги упало с неба. Буря взъерошила хворост на крыше
бревенчатой хижины, погнала вспять воду в речке, так что мутная от паводка
струя встала меж берегов хрустальной запрудой и вырвала с корнем молодой
ясень, росший на высоком, подточенном водой и ветром берегу. Ясень, держа
между обнаженными корнями ком земли, упал к ногам человека, когда тот
искал, из чего смастерить рукоять для мотыги. А на колышках, вбитых в
трещины бревен его жилища, уже висели мотыжные лезвия: узкие и широкие,
раздвоенные как рыбий хвост, вытянутые наподобие птичьего клюва, с тремя и
четырьмя зубцами и такие затейливые, что напоминали лист орешника после
того, как над ним поработал жук-листогрыз. Каждая мотыга имела имя:
Разрезатель Корней, Высекатель Искр, Землеруб, Тяжелый Удар...
Сняв с ясеня серую кору и обнажив радостно свежую желтоватую древесину,
человек мастерил надежную рукоять, а тем временем весенняя земля поспевала
и ждала. Человек знал, что на много дней пути вокруг, а быть может, и на
всей земле, он один готовится к трудной и сложной работе. Он долго
перебирал мотыжные лезвия, пока не выбрал самое тяжелое и широкое,
прозванное Делателем Мозолей. Ни один мужчина из его рода не решился бы
приступить к земле с такой тяжелой и широкой мотыгой.
А когда наладил землеруб, вышел на поляну и бросил мотыгу круто вверх,
так, что она завертелась, засвистела, превратилась в мерцающий диск. Диск
летел под облака, падал вниз, тут встречала его широкая ладонь, да так
ловко, что диск разом превращался обратно в мотыгу и влипал самым концом
рукояти в приготовленные для встречи пальцы. Вверх-вниз летал мерцающий
диск, а человек, забыв про одиночество, громко смеялся, его забавляла
нехитрая игра, он называл ее Праздником Мотыги.
Потом наступил праздник Первого Удара, была упрямо упругая земля и
камни. Главное, камни. Они высекали искры. Запах земли смешивался с
запахом гари. Стальное лезвие быстро иззубривалось, и человек сокрушенно
качал головой. Железо ковал и острил он сам, никто не помогал ему, и
каждая искра, уносящая кусочек металла, больно колола в самое сердце.
Вечером, сидя у костра, он долго рассматривал израненное лезвие.
Размышлял. И наконец, надумал закруглить края стальной пластины, чтобы при
ударе о камень скользила она вбок и не наносила раны сама себе. Довольный
своим открытием, человек уснул.
Ночью к потухшему костру подходил медведь, нюхал теплую золу и обиженно
ворчал, когда угли, разгоревшись от его дыхания, красными пчелами жалили в
нос. Медведь надулся от обиды и мохнатым шаром укатил восвояси.
Во сне человек улетал прочь от бревенчатого домика в совсем иной мир.
Тяжело ворочался, подминая упругие ветки, служившие ему постелью.
Поутру, увидев медвежьи следы, нахмурился и тут же заулыбался,
вспомнив, что сегодня в руках у него побывают тяжелые горстки семян. Знал,
что припорошенные тонкой серой пыльцой желтые зерна ждут не дождутся,
когда из темной кладовой их пустят на волю и в рост.
Он сеял из лукошка-севницы двумя руками сразу. Так тоже умел не всякий,
издавна привыкли сеять одной правой.
Сеял и зорко смотрел, куда падают крайние зерна. Примечал, чтобы, когда
пойдет обратно, засеянные полосы ложились точно край в край. Наблюдал за
полетом россыпи зерен и в который раз жалел, что совсем одинок. Вот сейчас
бы пришелся к делу шустрый паренек, сын. Он бы шагал поодаль и отмечал
границы засеянного, втыкая в землю маленькие пучечки прошлогодней соломы.
А т
