Иванов Георгий - Дело Почтамтской Улицы
Георгий ИВАНОВ
Дело Почтамтской улицы
Почтамтская, 20, богатый буржуазный дом стиля девяностых годов. Напротив -
окна в окна дворец Фредерикса, министра двора, чопорно-аристократическая
улица, начинающаяся с Исаакиевской площади и здесь кончалась, упираясь в
казармы Л. Г. Конного полка.
Квартира номер два, в бельэтаже - петербургская пьедатер В.С.Беллей и ее
покойного мужа (миллионера - коксо-обжигательные заводы) Н.Н.Беллей. В
адресной книге у них еще два основных адреса: "Петербург - зимняя резиденция"
и "Петергоф - летняя резиденция". Там лакеи, конюшня и - в те времена! - три
автомобиля. Здесь же "уголок" - три комнаты на пятом этаже, точно такая же
квартира под челядь.
Квартира маленькая, комнаты очень большие. Отделана и обставлена с хамской
роскошью. Двери и окна карельской березы и красного дерева с бронзой.
Фальшивые ренессансы. Люстры из ананасов и граций, разные ониксовые ундины и
серебряные коты в натуральную величину.
В 1921 году весной, собираясь жениться, я искал квартиру. Нашел было
необходимую - в "Доме искусств" - бывший особняк Елисеевых. Точнее бывшую
Елисеевскую баню с предбанником. Баня Елисеевых не уступала в роскоши квартире
Беллей. Предбанник во вкусе "Тысячи и одной ночи". Помпейский уголок, особо. К
тому же в самой бане красовался мраморный "Поцелуй" Родена. Просвещенный сынок
- приобрел в Париже. Родители, за неприличием сюжета, установили его в бане.
Но тут подвернулась Почтамтская - тетка Беллей, отбывая за границу,
оставила пьедатер племяннику Адамовичу, а тот предложил мне ее поделить. Я, в
свою очередь, уступил свою "баню" Гумилевым. Там его осенью того же года и
арестовали.
Адамович обосновался, засел на своей половине - спальня-столовая-салон.
Эстетически-педерастический.
В конце августа 1922 г. Одоевцева уехала за границу. Я жил на отлете:
командировка от Адриана Пиотровского (сына Ф.Ф.Зелинского) - паспорт, визы,
место на пароходе, поездка в Москву. В жизни Почтамтской почти не участвовал.
Она стала очень оживленной и многолюдной - проходные казармы. А фон Цурмюлен
играл первую роль. Одну из наших комнат отдали под жильца "спекулянта
Васеньку" (описан в "Третьем Риме"), очень польщенного, что попал в "блестящее
общество". В числе новых друзей оказались Лохвицкий-Скалон, сын Мирры, и некто
Б.Ф.Шульц, мой однокашник, бывший гвардейский офицер, теперь скрывавшийся от
призыва, голодный, несчастный. Он был первым красавчиком в классе, теперь с
горя готовым "на все". Анонимный племянник своего дяди появился может быть при
мне, я не помню. Имени его я так и не узнал. "Страшный человек" - называл его
Адамович.
Новая компания бурно играла в карты и пьянствовала. До этого Адамович не
пил ничего и не держал колоды в руках. Теперь стал завсегдатаем клубов. (Клуб
имени тов. Урицкого. Клуб Коминтерна. Пролетарский клуб имени тов. Зиновьева -
швейцар в ливрее, весь в медалях, высаживает гостей. Лихачи с электрическими
фонариками на оглоблях. Зала баккара. Зала шмен де фер. Рулеточная зала. ...
девки, педерасты. НЭП в разгаре). Часто играли и очень крупно и на
Почтамтской.
- Очень весело стало жить, - повторял Адамович. - Как жаль, что ты
уезжаешь.
- А ты не уедешь, ведь собирался?
- Не знаю. Может быть. Вряд ли. Мне и так хорошо.
Однажды он вдребезги проигрался - где взять денег. Отдать было необходимо
до зарезу - нравы были крутые, полубандитские - не отдашь, могут избить до
полусмерти, а то и плеснуть кислотой. Он был в панике.
- Да продай теткину спальню (за
