Иванов Всеволод - Пустыня Тууб-Коя
ВСЕВОЛОД ИВАНОВ
ПУСТЫНЯ ТУУБ-КОЯ
РАССКАЗ
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Экая гайдучья трава! Не только конь - камень не в силах раздавить,
разжевать такой травы. И не потому ль в горах скалы обсыпавшиеся, обкусанные,
словно зубы коней, что бессильно крошатся об травы Тууб-Коя.
И над всем, вплоть до ледников, такое же желтое, как пески Тууб-Коя -
небо.
Звезды на нем, словно шаянье сухого помета аргалов.
Да и то так ли? Потому что никто не знает, есть ли на этом мутно-желтом,
гнилой соломы, алтынном, жалком цвете неба - есть ли на нем звезды.
И все же, через гайдучьи травы, через пески, откуда-то от Тюмени, сквозь
Уральские и иные степи, пробирался в партизанский отряд товарища Омехина
агитатор, демонстратор и вообще говорун Евдоким Петрович Глушков.
Удивительнее его словес, которые, правда, стоили пятидесяти газет, -
алебастровый девичий цвет его лица. Никакие солнца никаких пустынь не смогли
потревожить его нежнейшей кожи, а он ни мало не млея гордился своими словесами
и, особенно, способом своей агитации.
На трех ослах пригнал он свое имущество. На первом осле, - Командор по
кличке, имел Глушков "вполне исправный", по списку, "пулемет". На остальных -
кинематографический аппарат "Кок" и в туркменском пестром мешке - круглые
ящики лент.
Ноги у Глушкова были босы, потрескавшиеся, в ципках, а брюки он почему-то
(от стыда) не подбирал и густая желтая пыль была в отворотах. Точно он нарочно
насыпал туда песку.
Вытянувшись стоял он пред товарищем Омехиным и было у него такое розовое
лицо, будто явился он с ледников.
- Удивительный способ моего воздействия на массы заключается в объяснении
событий предыдущего строя, демонстрируя вышеуказанные события и любовные драмы
на мелком экране, посредством домашнего электричества, машиной, приводимой в
действие человеческой рукой, именуемой "Кок", что по-русски значит: победа.
- Победа? - спросил Омехин и поглядел в горы Тууб-Коя, в ледники, что одни
прорезали небо и куда бесследно ушли отряды белых.
- Несомненно победа, - ответил Глушков, и зубы его сверкнули белее
алебастрового его лица.
- Тоды что ж, - сказал Омехин: - мы не против буржуазной культуры, если
она со смыслом... Показывай.
Больше года уже носился омехинский отряд по барханам Монголии, больше
десятка месяцев жевали кони гайдучные травы пустыни, и многое стал забывать
товарищ Омехин.
Так, пройдя несколько шагов, остановился он и поглядел на тех трех
заморенных осликов, на жирных оводов, носящихся вокруг них, и на Глушкова,
раскладывавшего по кошме аппарат "Кок".
- Поди так, про любовь?
- Преимущественно про любовь, товарищ.
- Зря. Тут надо про смерть.
- А мы подведем соответствующую структуру!
Одни сверкающие ненавистью к зною ледники, одни они прорезают небо. Высоки
и звонки горы Тууб-Коя.
И отходя к своей палатке, хрипло сказал Омехин:
- Разве что, подведем.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
В средине ленты, когда гладкий и ровный "трутень" объяснился в любви
длинношлейфой даме, а соперник его, трухлявый лысый злодей, подслушивал за
портьерой, когда Глушков совсем приготовил в памяти одну из удивительных своих
речей, такую, что после десятка подобных - совсем к чорту бы развалился старый
мир, - в отряд, пробравшись незнаемыми тропами, примчалось подкрепление -
уфимские татары.
Экран потух, партизаны заорали "ура", и косым ножем семиреченский казак
Лумакша перехватил горло кобылице. Казаны для гостей мыли так, будто
собирались варить в них лекарство, и по степному обычаю, сам Омехин, первый
кусок сваренной "казы"
