Иванов Всеволод - Рассудку Вопреки (Вариант Первых Глав Романа 'мы Идём В Индию')
Всеволод Иванов
РАССУДКУ BOПPEKИ
(вариант первых глав романа "Мы идём в Индию")
Вечереет... Окончив работу в типографии, я, размышляя, медленно иду по
длинным курганским улицам. Томит лёгкая усталость и ощущение близкой весны,
хотя на дворе всего лишь февраль. Но я весну вижу издалека.
Итак, безоговорочно решено - поселяюсь в Кургане надолго!
Мне нравятся курганские жители, и, в конце концов, я, несомненно, полюблю
весь город. А почему бы и не полюбить? Город довольно обширный, имеет две
типографии, есть общественная библиотека, учёные люди. Я посоветуюсь с ними,
сдам экзамен экстерном и уеду учиться в Томский университет.
А все эти Индии... Хватит мне Индий! Что за мальчишество! Все мои спутники
по странствованиям в Индию давно остепенились и покинули Курган. При мне
осталась только лошадь Нубия. Кому нужна эта лошадь? Я выводил её на базар два
раза. К ней не только не приценивались, но всем казалось смешным, что продают
такую дохлятину. А ведь у неё почти человеческие глаза и необычайно плавная
походка. Зарабатываю я мало. Хватает только мне "на хлеба" у извозчика
Марцинкевича, на посылку домой и на кое-какую одежду. Кормить Нубию нечем. И я
отдал её водовозу, разумеется, на время. Теперь многие жители пьют воду, к
которой и я, и мои индийские походы имеют некоторое отношение. Как мне было не
остаться в Кургане?! Нет, я остаюсь в Кургане.
Подхожу к дому извозчика, где я живу "на хлебах". Марцинкевич, весёлый,
румяный, с седыми подусниками, вдов и сам убирает дом, готовит обеды и
превосходно печёт белый хлеб. Бывший солдат "японской кампании", он зиму и
лето спит на кухонной печи без подстилок и одеяла.
За кухней - крохотная проходная комнатка. Ее занимают его племянницы,
рослые, здоровые девицы. Хлеб за столом они кусают нежно, но когда дело
доходит до мяса, скулы у них розовеют и волосы на висках курчавятся. Когда
рано утром я иду на работу через их комнатку, две пары влажных глаз встречают
и провожают меня внимательным взглядом. У подушки с ситцевой наволочкой я
замечав кончик коленкоровой рубашки. "Смотри, козявки какие!" - думаю я про
себя. Какие там козявки! Младшая, Зося, длинна, тонка, крепка и похожа на
описание тех цепких лиан, которые торчат на каждой странице поглощаемых мною
приключенческих романов.
Со двора слышен грохот тяжёлой пролетки. Марцинкевичу пора выезжать на
ночную работу к железнодорожной станции. Я не тороплюсь к нему. Кажется,
извозчик не прочь выдать за меня одну из своих племянниц? Он приблизительно
рассуждает так: "Парень он, похоже, неверующий. Но лучше неверующий, чем
схизматик. От неверующего до верующего ближе, чем от схизматика до католика.
Вдобавок не пьёт, не курит, грамотный". Извозчик кое-что накопил и кочет
открыть мелочную торговлю: годы не те, чтобы безболезненно сидеть долгие ночи
на козлах. Сам он малограмотный и боится, что оттого в расходах его произойдет
путаница.
Марцинкевич - переселенец из Польши. Один из его племянников работает
вместе со мной печатником. Он-то и предложил мне стол и комнату. Я вспомнил
опрятность павлодарской владелицы типографии пани Марины, которую позже я
встречал в Екатеринбурге, и поселился у Марцинкевича. У них действительно во
всём чувствовалась опрятность. Но боже мой, как танцевали, громко пели и
ссорились все его пять племянников и племянниц! А теперь вдобавок ещё женись!
Мне совершенно незачем жениться, хотя младшая из племянниц, Зося, нравится
мне. Не хочется мне заниматься мелочной торговлей. Но я вежлив,
