Библиотека в кармане -русские авторы

         

Иванов Всеволод - Записки Полтинникова


Всеволод Иванов
Записки Полтинникова
От долгого употребления слово стирается. Тогда на выручку приходит
синоним. Есть скука. Но есть хандра, уныние, сплин. Но все-таки без
основного слова не обойдешься, какие ни применяй синонимы. Как ты с хандрой
ни носись, а к скуке вернешься.
Моя жизнь была жизнью синонима. Я по профессии тенор, пою в театре,
который, в свою очередь, тоже синоним - не то опера, не то оперетка, не то
все вместе - музыкальная драма, черт знает что такое! Да и с помещением у
нас плоховато. То мы поем на окраине, то нас перебрасывают в центр, а то
отправляют на полгода гастролировать на периферию. Я замещаю первого тенора.
Мне уже сорок пять лет, через пять лет голос сядет, придется переходить в
преподаватели куда-нибудь в заводской клуб. Обо мне иногда упоминают в
статьях, когда нужно показать, что вторые роли тоже роли и вторые актеры
тоже актеры. Я читаю их с удовольствием, верю, что это так, что автор
глубоко прав, восхищаюсь собой, но в конце концов понимаю, что навсегда
останусь на вторых ролях, всегда буду синонимом.
Зачем я это пишу?
И сам не знаю. Времени у меня мало, пишу урывками, большей частью ночью
или в перерывах, в антракте, на папиросной коробке, с которой и переписываю.
Мечта о печати? Вряд ли. Ханжи, которые на Руси никогда не переведутся,
найдут мои записи порнографическими, приравняют их к стихам Баркова, хотя я
ни разу не употребил ни одного похабного слова, только синонимы.
Откровенность? Но кому она нужна, если она остается в моем чемодане?
Почему я откровенен? Может быть, потому, что одинок, нет семьи, детей,
перед которыми я бы стыдился. При жене, наверное, мне и в голову бы не
пришло рассказать то, что вы услышите.
Нечто оригинальное, небывалое в моих похождениях? Но, по-моему, если бы
люди были откровенны, мои похождения не казались бы столь оригинальными, как
вам покажется.
Сладострастие, которое выливается на бумагу? Возможно. Конечно, ханжи
меня прежде всего причислят к сумасшедшим. Я приписан к хорошей поликлинике.
Предполагая приступить к писанию своих записей, где решил быть совершенно
откровенным, в чем мать родила, я направился к психиатру, пожаловавшись на
легкое недомогание и некоторую мозговую усталость. Он нашел у меня
склеротические явления, чуть повышенное давление, и все. Я был еще у двух.
Последний, почтенный высокий старик, ласково глядя на меня, сказал:
- Ваши физические показатели не хуже, чем у тысячи других людей вашего
возраста. Скажите, что вас волнует, будьте откровенны.
Я объяснил. Он тихо засмеялся:
- Человек хочет быть откровенным и идет к психиатру, чтобы узнать: не
сумасшедший ли он? Пишите, друг мой, все, что вам хочется, и чем вы будете
откровенней, тем скорее излечитесь от ваших недугов, если они вообще у вас
есть. Какую задачу вы себе ставите рассказом?
Я рассказал. (Вспомнить все, чтобы не попасть впросак, когда приду к
бывшим любовницам. Но зачем приду? Раскаиваюсь. Нельзя ли чем помочь? Нет ли
в этом болезненного любопытства? И хорошо ли это?)
- Первую половину рассказа я понимаю,- сказал врач,- но вторая, так
сказать, гуманистическая, мне не ясна. (Вы себя чувствуете глубоко виноватым
и притом настолько, что не- способны уже обладать женщинами, превратившись в
импотента? Попробуйте. Я уверен, что поможет. Я бы не осмелился предложить
вам такой радикальный способ лечения. Сколько их, которых вы хотите видеть?
А, вы хотите главных, с которыми встречались часто, не считая проституток?
Пытайтесь. Возможность





Содержание раздела