Ильф Илья & Петров Евгений - Тоня
Илья Ильф и Евгений Петров
Путевые очерки
Тоня
Два самых больших события в жизни Тони произошли почти одновременно. Не
успела она свыкнуться с замужеством, как надвинулось новое событие.
Константина Степановича Говоркова, ее мужа, послали на службу в город
Вашингтон, и Тоня вместе со своим Костей поехала в Америку.
На Белорусско-Балтийский вокзал Тоню пришли провожать две подруги - Киля и
Клава. Они были веселые, насмешливые девушки, но здесь, среди интуристов и
носильщиков, стеснялись и все время спрашивали Тоню:
- Значит, едешь?
Тоне тоже было не по себе, и она уныло повторяла:
- Так вы пишите, девочки.
- Как я тебе завидую, - говорила Киля. - Ты счастливая. Будешь жить в
Нью-Йорке.
- Не в Нью-Йорке, а в Вашингтоне, - поправляла Тоня. - Нью-Йорк это не
столица, а мы будем жить в столице.
- Ты счастливая, - повторяли Киля и Клава. - Там, наверно, очень
интересно.
- Я думаю, - скромно отвечала Тоня.
Муж, Костя Говорков, часто забегал в свое купе и смотрелся в зеркало. Его
мучило, что он купил слишком большую шляпу, не по голове. Шляпа все время
налезала на уши и как-то обидно подчеркивала этим юность тов. Говоркова.
Поэтому, возвращаясь на перрон, он держал шляпу в руке и, чтобы не заметили
его смущения, строго говорил молодой жене:
- Тоня, иди в купе, ты простудишься.
Девочки и в самом деле немножко завидовали. Сейчас подруга уедет в далекую
таинственную Америку, а они пойдут на свою расфасовочную фабрику упаковывать
перец, соду и шафран в картонную тару. И так будет каждый день, в то время как
Тоня... Лучше было даже не думать о Тонином счастье.
- Так ты пиши, Тонька! - громко и тоскливо крикнули они вслед уходящему
поезду.
- Так вы пишите, девочки! - донеслось к ним из сырого железнодорожного
мрака.
Ехать через Европу было интересно и жутко. В Польше из окна вагона Тоня в
первый раз за свою жизнь увидела помещика. Он ехал в бегунках. Это был толстый
усач в брезентовом плаще. Он строго обозревал свои тощие овсы.
Костя тоже никогда еще не видел помещиков, И молодожены долго следили за
этой странной фигурой, как бы возникшей из учебников политграмоты.
Очень часто менялись страны. В вагон входили то польские таможенники и
жандармы, то немецкие, то бельгийские, то французские. Тоня боялась этих
людей. Они были грубоваты и торопливы, какими, видно, уж полагается быть
таможенным чиновникам во всем мире. Но Тоне казалось, что эта суровость
направлена специально против нее и Кости, что вот они схватят ее милого Костю
и куда-то потащут его вместе с паспортами, билетами и деньгами. Что она тогда
будет делать? Без паспорта, без денег и билета? Кроме того, она не знала ни
польского, ни немецкого, ни французского. Английского она тоже не знала.
Английский язык немножко знал Костя.
- Шоколад? Сигареты? - прокричал французский таможенник ужасным голосом.
- Нон, нон, - ответил Костя. - Шоколад нон. И сигареты нон.
Тогда француз неожиданно ушел; даже не взглянув на чемоданы.
Но самое страшное было впереди. Пароход. Он стоял в Шербурге, высокий,
черный, с толстыми желтыми трубами. Это был "Маджестик".
- "Кюнард Уайт Стар лайн", - с удовольствием объяснил Костя по-английски,
когда молодожены, устроившись в каюте, вышли на палубу. - Пятьдесят шесть
тысяч тонн. Английское пароходство. Теперь, Тонечка, я буду все время
практиковаться в английском языке.
И он стал говорить в уме английскую фразу, с которой собирался обратиться
к матросу: "Скажите, пожалуйста, в котором часу отойдет этот пароход?" Мат
