Искандер Фазиль - Мой Дядя Самых Честных Правил
Фазиль Искандер
Мой дядя самых честных правил
Мой дядя самых честных правил
Когда ребята с нашей улицы начинали хвастаться своми знаменитыми
родичами, я молчал, я давал им высказаться.
Военные проходили по высшей категории. Но и среди военных была своя
особая, подсказанная мальчишеским воображением субординация. На первом месте
были пограничники, на втором - летчики, на третьем - танкисты, а потом
остальные. Пожарники проходили вне конкурса.
Тогда еще не было войны, а у меня, как назло, ни один родственник не
служил в армии. Но я имел свой особый козырь, которым пользовался довольно
успешно.
- А у меня дядя сумасшедший,- говорил я спокойным голосом, отодвигая
на некоторое время слишком реальных героев своих товарищей. Сумасшедший -
это необычно, а главное, почти недоступно. Летчиком и пограничником можно
стать, если хорошо учиться, так, по крайней мере, утверждали взрослые. А
они, конечно, знали что к чему. А сумасшедшим не станешь, будь ты самым что
ни на есть отличником. Конечно, если не заучиться. Но нам это не грозило.
Одним словом, сумасшедшим надо родиться, или в детстве удачно упасть,
или заболеть менингитом.
- А он настоящий? - спрашивал кто-нибудь из ребят недоверчиво.
- Конечно,- говорил я, ожидая этого вопроса,- у него справки есть,
его смотрели профессора.
Справки и вправду были, они лежали у тетки в швейной машинке "зингер".
- А почему он не в сумасшедшем доме живет?
- Его бабушка туда не пускает.
- А вы не боитесь его по ночам?
- Нет, мы привыкли,- говорил я спокойно, как экскурсовод, ожидая
следующих вопросов. Иногда задавали глупые вопросы, вроде того, не кусается
ли он, но я оставлял их без внимания.
- А ты не сумасшедший? - догадывался кто-нибудь спросить, глядя на
меня проницательными глазами.
- Немножко могу,- говорил я со скромным достоинством.
- Интересно, кто победит: Фран-Гут или сумасшедший? - бросал
кто-нибудь, и сразу же возникали десятки интересных предложений. Фран-Гут
был знаменитым борцом из проезжего цирка шапито. Он был негр, и поэтому мы
все за него болели.
Дядя жил на втором этаже нашего дома вместе с тетей, бабушкой и
остальной родней. Существовали две фамильные версии, объясняющие его не
вполне обычное состояние. По первой из них получалось, что это случилось с
ним в детстве после болезни. Это была неинтересная и потому
малоправдоподобная версия. По второй, которую распространяла тетка и в конце
концов заглушила бабушкины воспоминания, оказывалось, что он в ранней юности
упал с арабского скакуна.
Тетя почему-то не любила, когда его называли сумасшедшим.
- Он не сумасшедший,- говорила она,- он душевнобольной.
Это звучало красиво, но непонятно. Тетя любила приукрашивать
действительность, и это ей отчасти удавалось. Но все-таки он был настоящий
сумасшедший, хотя и почти нормальный.
Обычно он никого не трогал. Сидел себе на скамеечке на балконе и пел
песенки собственного сочинения. В основном это были романсы без слов.
Правда, иногда на него находило. Он вспоминал какие-то старые обиды,
начинал хлопать дверьми и бегать по длинному коридору второго этажа. В таких
случаях лучше было не попадаться ему на глаза. Не то чтобы он обязательно
что-нибудь натворил, но все же лучше было не попадаться. Если при этом
бабушка оказывалась дома, она его довольно быстро приводила в себя. Бабка
заворачивала ему ворот рубахи и бесцеремонно подставляла его голову под
кран. После хорошей порции холодной воды он успокаивался и садился пить чай.
Словарь его, как у совре
