Искандер Фазиль - Запретный Плод
Фазиль ИСКАНДЕР
ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД
Рассказ
По восточному обычаю, в нашем доме никогда не ели свинину. Не ели
взрослые и детям строго-настрого запрещали. Хотя другая заповедь Магомета
- относительно алкогольных напитков - нарушалась, как я теперь понимаю,
безудержно, по отношению к свинине не допускалось никакого либерализма.
Запрет порождал пламенную мечту и ледяную гордость. Я мечтал
попробовать свинину. Запах жареной свинины доводил почти до обморока. Я
долго простаивал у витрин магазинов и смотрел на потные колбасы со
сморщенными и крапчатыми надрезами. Я представлял, как сдираю с них шкуру
и вонзаю зубы в сочную пружинистую мякость. Я до того ясно представлял
себе вкус колбасы, что, когда попробовал её позже, даже удивился,
насколько точно я угадал его фантазией.
Конечно, бывала возможность попробовать свинину ещё в детском саду
или в гостях, но я никогда не нарушал принятого порядка.
Помню, в детском саду, когда нам подавали плов со свининой, я
вылавливал куски мяса и отдавал их своим товарищам. Муки жажды побеждались
сладостью самоотречения. Я как бы чувствовал идейное превосходство над
своими товарищами. Приятно было нести в себе некоторую загадку, как будто
ты знаешь что-то такое недоступное окружающим. И тем сильней я продолжал
мечтать о греховном соблазне.
В нашем дворе жила медсестра. Звали её тётя Соня. Почему-то все мы
тогда считали, что она доктор. Вообще, взрослея, замечаешь, как вокруг
тебя дяди и тёти постепенно понижаются в должностях.
Тётя Соня была пожилой женщиной, с коротко остриженными волосами, с
лицом, застывшим в давней скорби. Говорила она всегда тихим голосом.
Казалось, она давно поняла, что в жизни нет ничего такого, из-за чего
стоило бы громко разговаривать.
Во время обычных в нашем дворе коммунальных баталий с соседями она
свой голос почти не повышала, что создавало дополнительные трудности для
противников, так как часто, недослышав её последние слова, они теряли
путеводную нить скандала и сбивались с темпа.
Наши семьи были в хороших отношениях. Мама говорила, что тётя Соня
спасла меня от смерти. Когда я заболел какой-то тяжёлой болезнью, она с
мамой дежурила возле меня целый месяц. Я почему-то не испытывал никакой
благодарности за спасённую жизнь, но из почтительности, когда они об этом
заговаривали, как бы радовался тому, что жив.
По вечерам она часто сидела у нас дома и рассказывала историю своей
жизни, главным образом о первом своём муже, убитом в гражданскую войну.
Рассказ этот я слышал много раз и всё-таки замирал от ужаса в том месте,
где она говорила, как среди трупов убитых ищет и находит тело своего
любимого. Здесь она обычно начинала плакать, и вместе с нею плакали моя
мама и старшая сестра. Они принимались её успокаивать, усаживали пить чай
или подавали воды.
Меня всегда поражало, как быстро после этого женщины успокаивались и
могли весело и как-то даже освежённо болтать о всяких пустяках.
Потом она уходила, потому что должен был вернуться с работы муж.
Звали его дядя Шура.
Мне очень нравился дядя Шура. Нравилась чёрная кудлатая голова с
чубом, свисающим на лоб, опрятно закатанные рукава на крепких руках, даже
сутулость его. Это была не конторская, а ладная, доброкачественная
сутулость, какая бывает у хороших старых рабочих, хотя он не был ни
старым, ни рабочим.
Вечерами, приходя с работы, он вечно что-нибудь чинил: настольные
лампы, электрические утюги, радиоприёмники и даже часы. Все эти вещи
приносились соседями и чинились, разумеется, бесп
