Библиотека в кармане -русские авторы

         

Казаков Юрий Павлович - Осень В Дубовых Лесах


Юрий Павлович Казаков
ОСЕНЬ В ДУБОВЫХ ЛЕСАХ
Я взял ведро, чтобы набрать в роднике воды. Я был счастлив в ту ночь,
потому что ночным катером приезжала она. Но я знал, что такое счастье, знал
его переменчивость и поэтому нарочно взял ведро, будто я вовсе не надеюсь на
ее приезд, а иду просто за водой. Что-то слишком уж хорошо складывалось все у
меня в ту осень.
Аспидно-черной была эта ночь поздней осени, и не хотелось выходить из
дому, но я все-таки вышел. Долго я устанавливал свечку в фонаре, а когда
установил и зажег, стекла на минуту затуманились и слабое пятнышко света
мигало, мигало, пока наконец свеча не разгорелась, стекла обсохли и стали
прозрачными.
Свет в доме я нарочно не погасил, и освещенное окно было хорошо видно,
пока я спускался по лиственничной аллее к Оке. Фонарь мой бросал вздрагивающий
свет вперед и по сторонам, и я, наверное, похож был на стрелочника, только под
сапогами у меня глухо шумели отсыревшие к ночи вороха кленовых листьев и хвоя
лиственниц, которая даже при смутном свете фонаря была золотистой, а на голых
кустах рдели ягоды барбариса.
Жутко идти ночью одному с фонарем! Один ты шуршишь сапогами, один ты
освещен и на виду, все остальное, притаившись, молча созерцает тебя.
Аллея круто уходила вниз по скату, свет в окне моего дома скоро пропал,
потом и аллея кончилась, пошли беспорядочные кусты, дубняк и елки. По ведру
щелкали последние высокие ромашки, кончики еловых лап, какие-то голые прутики,
и то глухо, то звонко раздавалось: "Бум! Бум!" - и далеко было слышно в
тишине.
Тропа становилась круче и извилистей, пошли частые березы, их белые стволы
поминутно выступали из мрака. Потом кончились и березы, на тропе стали
попадаться камни, дохнуло свежестью, и, хоть за пятном света от фонаря ничего
не было видно, впереди почудилось мне широкое пространство - я вышел к реке.
Тут уж увидел я далекий бакен справа. Красный огонек его двоился,
отражаясь в воде. Потом показался бакен на моей стороне, гораздо ближе, и
слегка мигнуло тоже, и река обозначилась.
По мокрой траве между кустами ивняка пошел я вниз по реке к тому месту,
где обычно приставал катер, если кто-нибудь сходил на нашей глухой стороне. В
темноте однотонно лопотал и булькал родничок. Я поставил фонарь, пошел к
родничку, зачерпнул воды, напился и утерся рукавом. Потом поставил мокрое
ведро рядом с фонарем и стал смотреть в сторону далекой пристани.
Катер уже стоял возле пристани, слабо видны были его красный и зеленый
огни по бортам. Я сел и закурил. Руки у меня дрожали и были холодны. Я вдруг
подумал, что, если ее нет на катере, а с катера заметят мой фонарь, подумают,
что я хочу ехать, и пристанут к берегу. Тогда я погасил фонарь.
Сразу стало темно, только, будто проколотые иглой, горели бакены по всей
реке. Тишина стояла звенящая; в этот поздний час, верно, один я был на многие
километры на берегу. А наверху, за дубовым лесом, лежала темная деревенька,
все давно спали, и только в моем доме на краю горел свот.
Я представил вдруг весь ее длинный путь ко мне, как она ехала из
Архангельска, спала или сидела у окна в вагоне и с кем-то говорила. Как она,
так же как и я, все эти дни думала о встрече со мной. И как она едет теперь по
Оке и видит берега, о которых я ей писал, когда звал к себе. Как она выходит
на палубу и в лицо ей дует ветер, несущий запах сырых дубовых лесов. И какие
разговоры внизу всю дорогу, в тепле, за запотевшими стеклами, как ей
объясняют, где сойти и где переночевать, если никто не встр





Содержание раздела