Казанцев Александр - Подарок Шамбалы
Александр Казанцев
ПОДАРОК ШАМБАЛЫ
Летели воздушные корабли"
Лился жидкий огонь.
Сверкала искра жизни и смерти.
Н. К. Рерих. "Письмена"
С Михаилом Николаевичем Новиковым я познакомился в ЦДКЖ во время одного
из шахматных турниров. Потом он стал бывать у меня, оказавшись милым,
оригинально мыслящим и разносторонним человеком.
Шахматы были его страстью. И не просто страстью, а ведущей (вернее
сказать, зовущей) идеей. Было ему лет тридцать.
Жизнерадостный, деликатный, сын пианиста, он сам неплохо играл на рояле
и даже сочинял музыку.
Во время легких шахматных партий он признался мне, что верит в
существование единого алгоритма шахматной игры, основанного" как ему
казалось, не на многомиллионных пересчетах всех возможных вариантов, что
доступно лишь электронно-вычислительным машинам, а на некой геометрической
основе.
Я искренне сомневался в надежности такого подхода,: когда даже
эвристический метод программирования электронного "гроссмейстера",
разрабатываемый прославленным шахматистом и ученым М. М. Ботвинником,
должен был бы отступить на второй план.
Большинство партий М. Н. Новиков мне проигрывал.
Но однажды он запасся бланком для записи партии (серьезвых партий с
часами я давно не играю, запретив это себе) и попросил у меня разрешения
условно ставить фигуру на выбранное поле, геометрически анализировать
создавшееся на доске положение и, если потребуется, выбирать другое поле
или иную фигуру. Поскольку это был эксперимент, я, конечно, согласился, И
представьте - проиграл по всем статьям!
Я-то знал, что Михаил Николаевич уже не раз пытался играть со мной по
своей "системе", но его хватало лишь на первые ходы, а затем он становился
обычным шахматистом, что далеко не всегда приносило ему успех.
А тут я чувствовал себя раздавленным неведомой мне машиной, которой в
физическом смысле не существовало.
Я решил, что просто плохо провел партию и будь на моем месте, скажем,
гроссмейстер, партия так не закончилась бы.
Михаил Николаевич с редким энтузиазмом уверял меня, что ошибки быть не
могло, ибо алгоритм, который он ищет, безусловно, универсален и исходит из
самой сути шахмат.
Мне хотелось проникнуть в психологию настойчивого искателя, и я
осторожно расспрашивал его. Он пообещал принести мне в следующий раз
"доказательство", которое убедит меня в его правоте.
И однажды он пришел с истрепанной, видавшей виды старой тетрадью,
побывавшей и в костре, и в воде, со сморщенными страницами и расплывшимися
строчками, даже с обгоревшим углом.
Словом, с "документом" весьма романтического вида.
С внутренней усмешкой я раскрыл загадочную тетрадь и... перенесся, как в
машине времени, на сорок с лишним лет назад... в Нью-Йорк, на Всемирную
выставку 1930 года "Мир завтра", в советский ее павильон, в устройстве
которого я, как инженер, принимал тогда участие.
В его просторных и прохладных в нью-йоркскую жару залах, где звучал
набатным колоколом несравненный бас Поля Робсона, исполнявшего "Полюшко,
поле" и другие советские песни, я наблюдал множество американцев,
пытавшихся увидеть в советском павильоне свой завтрашний день, поскольку в
других павильонах им показывали преимущественно рекламу завтрашней
продукции различных фирм.
Наш павильон представлял собой великолепное подковообразное здание,
увенчанное знаменитой статуей рабочего со звездой в поднятой руке.
В числе людей, осматривавших павильон снаружи, мне довелось повидать
даже английского короля Георга VI, тогда еще ве отрекшегося от престола в
поль
