Казанцев Александр & Сиянин Мариан - Колодец Лотоса
АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ
МАРИАН СИЯНИН
КОЛОДЕЦ ЛОТОСА
Археолог Детрие стоял на берегу Нила и кого-то ждал, любуясь панорамой
раскопок. Кожа его от загара так потемнела, что, не будь на нем светлого
клетчатого костюма и пробкового шлема, его вряд ли приняли бы за европейца.
Впрочем, холеные черные усы делали его похожим на Мопассана. Непринужденность
гасконца и знание местных языков позволяли ему быстро сходиться здесь с
людьми. Особенно помогало знание арабского и языка, на котором говорили
феллахи, сходного с языком древнейших надписей.
Трудно ладить было лишь с турками. Кичливый паша, от которого зависело
разрешение на раскопки в Гелиополисе, неимоверно тянул, потчуя Детрие черным
кофе, сносно болтая по-французски и выпытывая у археолога подробности
парижской жизни. Паша не преминул похвалиться, что знает наизусть весь Коран,
хотя и не понимает ни одного арабского слова. Это, впрочем, не мешает ему
править арабами. В душе паша, конечно, презирал неверных гяуров за их интерес
к развалившимся капищам старой ложной веры, но обещал европейцу, обещал...
Разрешение на раскопки было получено лишь после того, как немалая часть
банковской ссуды, выхлопотанной парижским другом археолога графом де Лейе,
перекочевала в карман толстого паши. Таковы уж были нравы сановников
Оттоманской империи, во владениях которой скрещивались интересы надменных
англичан и алчных немецких коммерсантов.
Детрие мало интересовался этим соперничеством. Как истого ученого, его
больше волновала былая борьба фараонов и жрецов бога Ра, древнейший храм
которого ему удалось раскопать. 1912 год был отмечен этим выдающимся
достижением археологии.
Храм был огромен. Казалось, кто-то намеренно насыпал целый холм, чтобы
скрыть в нем четырехугольные колонны и сложенные из каменных плит стены с
бесценными для науки надписями. Но сохранил для потомков творение
древнеегипетского зодчества не разум, а забвение и ветры пустыни.
Археолога Детрие заинтересовали некоторые надписи, оказавшиеся
математическими загадками. Об одной из них и написал Детрие в Париж своему
другу, математику, пообещавшему приехать к месту раскопок.
Его и ждал сейчас Детрие. Но меньше всего ожидал он увидеть всадника в
белом бурнусе на арабском скакуне в сопровождении местного проводника в таком
же одеянии.
Впрочем, не графа ли де Лейе можно было встретить весьма экстравагантно
одетым в Булонском лесу во время верховых прогулок? То он щеголял в турецкой
феске, то в индийском тюрбане, то еще в каком-нибудь немыслимом наряде. Ведь
он прослыл чудаковатым человеком, который сменил блеск парижских салонов на
мир математических формул. Кстати, в этом он был не так уж одинок, достаточно
вспомнить юного герцога де Бройля, впоследствии ставшего виднейшим физиком
(волны де Бройля!).
Детрие и граф де Лейе подружились в Сорбонне. Разные научные интересы не
отдаляли, а скорее даже сближали их. Они частенько гуляли по бульвару
Сен-Мишель, встречались на студенческих пирушках, пили вино, веселились,
подолгу беседовали о серьезных вещах.
Граф осадил коня и ловко соскочил на землю, восхитив этим проводника,
подхватившего поводья. Друзья обнялись и направились к раскопкам.
- Тебе придется все объяснять мне, как в лицее, - говорил граф, шагая
рядом с Детрие в своем развевающемся на ветру бурнусе. Его тонкое бледное
лицо, так не вязавшееся с восточным одеянием, было возбуждено.
- Раскопки ведутся на месте одного из древнейших городов Египта, -
методично начал археолог. - Гелиополис - гор
