Каледин Сергей - Стройбат
Сергей Каледин
Стройбат
...Эмблема наша - кирка с лопатой:
Дороги строим сами.
Солдат не только человек с автоматом,
Надо - рабочим станет!
К. Карамычев (из "боевого листка" 4-й роты)
1
- Бабай!.. Кил мында!..
Бабай дернул башкой, оторвал ее, заспанную, от тумбочки, вскочил, чуть
не сбив со стены огнетушитель, и ломанулся не в ту сторону.
- Баба-ай!.. - Голос Женьки Богданова догнал его в чужой половине
казармы.
Дневальный пробуксовал на месте, сменил направление и помчался обратно.
- Опаздываешь, - недовольно пробурчал командир второго отделения,
забираясь к нему на спину. - Поехали!
Бабай привычным маршрутом вез Женьку на оправку. Если бы у Женьки под
рукой были сапоги, Бабай спал бы себе и дальше. Но дембельские хромачи
Богданова были намертво придавлены к полу вставленными в голенища ножками
койки, а на койке спит Коля Белошицкий, и будить его Женька не хотел. А
чужими сапогами он брезгует.
- Тпру-у! - Женька затормозил Бабая у тумбочки дневального, перегнулся,
как басмач с коня, прихватил с табуретки бушлат, накинул на плечи и выехал
на Бабае в холодную мартовскую восточносибирскую ночь.
У освещенных ворот КПП стоял "газик". Значит, подполковник Быков уже в
расположении части, значит, скоро шесть, подъем и ночному отдыху конец.
Так и есть, Быков топтался у штабного барака, сбивая следы мочи с
прилегающего к штабу сугроба.
Женька резво соскочил с Бабая.
Бабай побежал обратно в роту, а Женька, обжигаясь босыми ногами о
шершавую подмороженную бетонку, свернул за казарму. Возле развороченного
туалета в ослепительном свете пятисотваттной лампы колупался с лопатой в
руках его приятель Константин Карамычев. Костя нагружал тачку отдолбленным
дерьмом.
- Но пасаран! - Женька вскинул кулак к плечу. - Бог помощь!
- Ножкам не холодно? - отозвался Костя.
- Самое то. - Женька пританцовывал на снегу татуированными возле
пальцев ступнями: на правой - "они устали", на левой - "им надо отдохнуть".
- Когда Танюшку навестим? - поинтересовался он, заканчивая оправку. - Года
идут, а юность вянет.
- Обстучишься. У тебя Люсенька есть.
- Люсенька?! - возмутился Женька. - Люсенька - боевая подруга. А
Танюшка - барышня... И завязывай ты наконец с дерьмом! - Женька брезгливо
поморщился.
- Где эти-то? Фиша-а! Нуцо.!! Ком цу мир!
Женька завертел красивой головой, похожей на голову артиста Тихонова.
Только у Тихонова шея нормальная, а у Женьки кривая - скривили, когда
щипцами тащили его из пятнадцатилетней матери. За шею и в стройбат попал.
Из ямы за спиной Кости показались две взлохмаченные головы, обе черные.
Одна - красивая, но грустная - принадлежала закарпатскому еврею Фишелю
Ицковичу, глаза подслеповатые, - оттого и стройбат, а вторая, с золотыми
зубами, - цыгану Нуцо Впаду. Золотые зубы изготовлены были из бронзовой
детали водомера ротным умельцем Колей Белошицким. Сходство бронзы с золотом
спасло Нуцо от гнева родителей, приехавших по каким-то своим цыганским делам
в Восточную Сибирь и заглянувших в армию к сыну: мамаша в настоящих золотых
зубах, бусах и разноцветных юбках, отец - толстый, коротенький, в черном
костюме и шляпе. Деньги, которые они прислали сыну на золотые зубы, якобы
запросто вставляемые в Городе, сын пропил сразу, и если б не Копя
Белошицкий...
- Чего? - весело дернул башкой Нуцо. У него на все случаи было только
одно выражение лица - бесшабашное, ни к какому другому выражению физиономия
его не была приспособлена. - Чего орешь?
Фиша смотрел на Женьку строго и недовольно: зачем
