Канчуков Юрий - Ллебов
Юрий Канчуков
ЛЛЕБОВ
Да, фамилия его была Ллебов. Через два "л": Ллебов. Звали Федор.
Человек Ллебов был до неудивления заурядный. В толпе смотрелся как
кирпич в стене вокруг заведения, где работал; вынь - будет дырка, но от
какого именно кирпича дырка - уже и не установишь: такой, как все.
Жил сам, в однокомнатке гостиничного типа. Родственников имел мало,
почти не имел. Жили они далековато, так что общались с ним разве открытками
и телеграммами по праздникам. Hа работу не опаздывал. В отпуск ходил по
графику. Повышений или там каких особых благ не требовал, но если выпадали
- не отказывался.
Профессия? Да кто его помнит... То ли диспетчер, то ли бухгалтер, а
может и инженер - не важно. Есть масса людей, профессия которых ни о чем,
собственно, не говорит. Суть, то есть, не в ней, а в том, чем человек
живет, что его и куда движет. И бывает так, что человеком управляет не вся
сумма его внутренних качеств, а всего два-три из них, носящих обычно
название странностей.
Странности есть не у всех. Hо зато у Федора их было целых две. Первая
заключалась в боязни. Бояться можно разного: начальства, соседей,
тараканов... Федор же панически боялся паутины. Да-да! Той самой нитяной
дряни, которая заводится в углах комнат, появляясь неизвестно откуда, сама
не исчезает, но устраняется двумя-тремя взмахами веника. Так вот вся
простая беда Федора состояла в том, что паутины он и видеть не мог, не то
чтоб подступиться к ней с веником. А вот пауков не боялся и уничтожал с
удовольствием как источник ненавистной паутины.
Паутина страшно усложняла Федору жизнь, внося в нее, однако, некоторое
подобие порядка и деля на примерно равные по протяженности циклы. Каждый
такой цикл начинался с чистых, не имеющих паутины углов квартиры, и
заканчивался ими же, имея внутри себя три периода.
Период первый: углы чистые или почти чистые. Паутина еще не паутина, а
так, две-три нитки, эскиз, наметка будущего страха. Федор относительно
спокоен: нитки, если не всматриваться, не видны и жить можно.
Hо время идет, количество ниток возрастает и неводы на мух в углах
становятся всё более явственными. Это период второй. Тут начинались
сложности и хитрости. Федор плотно занавешивал окна и света не включал,
обходясь запасенными свечами, которые хоть и светили, но светом до углов не
добирались, что и требовалось. Важно было только точно уловить момент
перехода от первого этапа ко второму. Бывало, что именно это Федору и не
удавалось. В этом случае цикл чуть укорачивался, второй период выпадал и
после первого начинался непосредственно третий, самый тяжелый.
Паутина обретала вид увесистой бахромы, начинала пошевеливаться от
сквозняков и свечи уже не спасали, а только усугубляли дело мохнатыми
тенями. Жизнь становилась невыносимой, Федор впадал в панику и сбегал.
Hочевал в гостинице на вокзале либо снимал комнату у какой-нибудь
опрятной незлобивой хозяйки. Свою же квартирку сдавал на месяц-полтора
посторонним, подбирая постояльцев почистоплотней. Сдавал он ее почти даром,
поскольку суть такого предприятия состояла не в деньгах, а в чистых углах.
Так и шло. В пределах двух лет цикл замыкался, углы очищались и всё
начиналось сначала.
Странностью номер два у Федора значилась любовь к собственной фамилии.
Фамилию свою Федор любил с той же исступленностью, с какой страшился
паутины. Точнее даже будет не "любил", а "ллюбил", ибо фамилия его была,
как уже сказано, Ллебов.
В удвоенности "л" Федору чудились отголоски именитости прежних
дворян
