Карамзин Н М - О Счастливейшем Времени Жизни
Н.М. Карамзин
О счастливейшем времени жизни
Человеколюбие, без сомнения, заставило Цицерона хвалить старость: однако ж
не думаю, чтобы трактат его в самом деле утешил старцев: остроумию легко
пленить разум, но трудно победить в душе естественное чувство.
Можно ли хвалить болезнь? а старость сестра ее. Перестанем обманывать себя
и других; перестанем доказывать, что все действия натуры и все феномены ее для
нас благотворны, - в общем плане, может быть; но как он известен одному богу,
то человеку и нельзя рассуждать о вещах в сем отношении. Оптимизм есть не
философия, а игра ума: философия занимается только ясными истинами, хотя и
печальными; отвергает ложь, хотя и приятную. Творец не хотел для человека
снять завесы с дел своих, и догадки наши никогда не будут иметь силы
удовлетворения. - Вопреки Жан-Жаку Руссо, младенчество, сие всегдашнее борение
слабой жизни с алчною смертию, должно казаться нам жалким; вопреки Цицерону,
старость печальна; вопреки Лейбницу и Попу, здешний мир остается училищем
терпения. Недаром все народы имели древнее предание, что земное состояние
человека есть его падение или наказание: сие предание основано на чувстве
сердца. Болезнь ожидает нас здесь при входе и выходе; а в середине, под розами
здоровья, кроется змея сердечных горестей. Живейшее чувство удовольствия имеет
в себе какой-то недостаток; возможное на земле счастье, столь редкое,
омрачается мыслию, что или мы оставим его, или оно оставит нас.
Одним словом, везде и во всем окружают нас недостатки. Однако ж слова
благо и счастие справедливо занимают место свое в лексиконе здешнего света.
Сравнение определяет цену всего: одно лучше другого - вот благо! одному лучше,
нежели другому - вот счастие!
Какую же эпоху жизни можно назвать счастливейшею по сравнению? Не ту, в
которую мы достигаем до физического совершенства в бытии (ибо человек не есть
только животное), но - последнюю степень физической зрелости - время, когда
все душевные способности действуют в полноте своей, а телесные силы еще не
слабеют приметно; когда мы уже знаем свет и людей, их отношения к нам, игру
страстей, цену удовольствий и закон природы, для них установленный; когда
разум наш, богатый идеями, сравнениями, опытами, находит истинную меру вещей,
соглашает с ней желания сердца и дает жизни общий характер благоразумия. Как
плод дерева, так и жизнь бывает всего сладостнее перед началом увядания.
Сия истина доказывает мне благородство человека. Если бы умная
нравственность была случайною принадлежностию существа нашего (как некоторые
утверждали) и только следствием общественных связей, в которые мы зашли,
уклонясь от путей натуры, то она не могла бы своими удовольствиями заменить
для нас живости и пылкости цветущих дней молодости; не только заменять их, но
и несравненно возвышать цену жизни: ибо человек за тридцать пять лет, без
сомнения, не пылает уже так страстями, как юноша, а в самом деле может быть
гораздо его счастливее.
В сие время люди по большей части бывают уже супругами, отцами и
наслаждаются в жизни самыми вернейшими радостями: семейственными. Мы
ограничиваем сферу бытия своего, чтобы не бегать вдаль за удовольствиями;
перестаем странствовать по туманным областям мечтания; живем дома, живем более
в самих себе, требуем менее от людей и света; менее огорчаемся неудачами, ибо
менее ожидаем благоприятных случайностей. Жребий брошен: состояние избрано,
утверждено; стараемся возвеличить его достоинство пользою для общества; хотим
оставить
