Карпущенко Сергей - Коронованный Странник
Сергей Карпущенко
Коронованный странник
НЕЧТО ВРОДЕ ПРОЛОГА, ИЛИ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Наталья Петровна Доценко была помещена в психиатрическую больницу № 4
Петербурга в 199... году с диагнозом "маниакально-депрессивный психоз".
Шестидесятидвухлетняя женщина на психические расстройства прежде не
жаловалась, психических больных в роду не имела, в школе и в институте
училась прекрасно, до пенсии работала на одном и том же месте, в Публичной
библиотеке. В больнице, на маниакальной фазе, у Доценко отмечалось веселое
настроение: она могла в течение нескольких часов демонстрировать соседкам
по палате то, как нужно танцевать старинные танцы - контрданс, менуэт,
гавот, полонез, мазурку, польку. Закрепив на поясе одеяло, больная
показывала товаркам, как поддеживать бальное платье, поднимаясь и опускаясь
по лестнице или во время реверанса. В столовой она учила всех правильному
поведению, умению пользоваться ложкой (вилок и ножей там не держали), а
потом, после приема пищи, пела песни и арии из опер на французском и
немецком языке, читала стихи и декламировала наизусть целые страницы из
классических романов. И в период пребывания Натальи Петровны на
маниакальной фазе болезни её любили все, включая медсестер и врачей,
несмотря на крайнюю её назойливость.
Но совсем другого человека видели все в Доценко, когда натупала
депрессивная фаза заболевания. Она неподвижно сидела на кровати, крепко
сцепив на коленях руки, и смотрела куда-то в угол палаты. Не танцевала, не
ела, не замечала ни больных, ни врачей. Но состояние заторможенности
внезапно сменялось сильным возбуждением, и Наталья Петровна билась на
постели в истерике, кричала, что обделена судьбой, что во всем виноват
"коронованный негодяй, лицемерный и трусливый, по вине которого погибли
благороднейшие, прекраснейшие сыны России". Наталья Петровна рыдала,
утверждая, что если бы не он, то в стране не утвердилась бы на тридцать лет
жесточайшая реакция Николая I а большевикам бы потом не было нужды брать
власть и заливать страну кровью.
Она металась по палате, кружилась в вальсе, говорила, что слышит
позвякивание шпор, шуршание эполет и аксельбантов, разговаривала с кем-то
по-французски, произносила слова "господин полковник", "ваше высочество",
"соблаговолите выслушать", улыбалась, громко хохотала, а потом зрачки её
расширялись, и Наталья Петровна бросалась то к одной, то к другой больной,
оторопело смотревших на её буйство. Она называла их хамками, вонючками,
кухаркиными дочерьми, кричала, что никто из благородных никогда не подал бы
им руки, и только они, равнодушные, черствые и необразованные, виноваты в
том, что происходит в стране, и ей приходится терпеть их присутствие, хотя
она дворянка, а её отец был академиком, которого расстрелял кровопиец
Сталин. И больная пыталась посильнее ущипнуть женщин, схватить за волосы,
ударить, плюнуть в лицо.
Но потом психопатка успокаивалась, возвращалась к своей постели,
доставала из тумбочки толстую тетрадь с ветхой, но тщательно подклеенной
обложкой. Опасливо закрывая её рукой, принималась листать, тихо плакала и
все твердила: "Ах, папа папа! Если бы случай не свел тебя с этими
проклятыми документами, ты был бы жив, жив!" Так она и сидела день и ночь с
тетрадью на коленях, и никто, даже главврач, не мог убедить Наталью
Петровну лечь в постель. Только инъекция тофранила делала женщину
послушной, и она засыпала, не выпуская из тощих рук свое сокровище с
желтыми, замусоленными страницами.
Она умерла от кровоизлияния
